Мой отчим - советский пенсионер

— Зоя! Нам с Вами…с тобой… нужно объясниться… — Mой новый знакомый вновь начал запинаться чуточку, спотыкаясь на словах. Как в сугробах снега. — Я просто обязан осведомить тебя о некоторых обстоятельствах моей жизни, которые, несомненно, оттолкнут тебя от моей скромной персоны… Я тебе показался вначале, несомненно, индюком надутым? Это не так: просто я считал тебя обычной покупательницей московской квартиры, девушкой, стремящейся во что бы то ни стало сделаться обладательницей жилья в столице… Ну, ошибся я, понимаешь? Ты — совсем другая, отнюдь не рвешься стать хозяйкой жизни, я вижу. У тебя иная цель по жизни- быть хозяйкой своего внутреннего мира…В тебе столько особенных сторон, разносторонности, что я даже потерялся, ближе узнав тебя. Ты достойна не то, что московской квартиры, — тебе бы жить в замке на Луаре и на арабском скакуне ездить на соколиную охоту… Не была во Франции? Нет? Еще побываешь… Ты везде побываешь, я уверен, все для тебя впереди, ты только не замыкайся в себе, дари свою полноту восприятия мира окружающим… Вот сегодня ты меня поцеловала, — знаю, это обсуждать не принято! — но я словно впервые ощутил, что такое искренний поцелуй девушки, которой я сам нравлюсь, вне зависимости от того, что у меня есть, что я могу дать. Словно на меня знойным травяным ветром твоих южных сальских степей повеяло… Знаешь, какие девушки учатся в МГУ? Неглупые, разумеется, но вульгарные, резкие, назойливые-настойчивые, стремящиеся к осуществлению своих целей исключительно. Знаешь, есть люди — рвачи? Вот такие девушки со мной и учатся… За такими только мне и приходилось ухаживать… Поверишь: одна из моих подруг меня в лоб спросила: каков общий метраж квартир, — моей и родительской? Она была из ближнего Подмосковья, стремилась закрепиться в столице, мной совсем не интересовалась, считая себя самой красивой… Ах, да о чем это я говорю? Прости, Зоечка, не хмурь свои бровки сердито: не было там серьезных отношений! Это я к чему: что ты не похожа на других, ты — особенная! Не просто красивая, но еще и равнодушная к сущности материальных вещей… Ничего, что я так… заумно? Возле тебя я теряюсь и начинаю чушь нести… не смейся надо мной, Зоя! Кажется, я в тебя влюблён… Мне это сказать трудно, я привык сдерживать свои чувства перед женщинами, опасаясь вечного подвоха, но теперь, когда я утратил свой статус завидного жениха, почему бы и не быть откровенным? Зоя! Ты мне так нравишься, что я каждую минуту о тебе думаю, хочу тебя коснуться, хочу, чтобы никто из мужчин больше даже не смотрел на тебя… Хочется тебя запереть где-нибудь в горах высоко, чтобы только орлы горные тебя видели… А иначе — отнимут тебя другие, сильные, или сама ты отвернешься пренебрежительно от такого неудачника, как я… Но, Зоя, скажи: нравлюсь ли я тебе хоть малую малость? Что ты чувствуешь ко мне?

— Ты мне нравишься, — я старалась отвечать сдержанно, казаться холодноватой Снежной Королевой. — Но любовь ли это? Не знаю… Тело мое трепещет, мысль теряет последовательность и цельность, язык не находит должных слов, но это ли любовь? Думаю, это — страсть, Эдуард, о которой так красиво пишут поэты… Впрочем, не знаю: никогда со мной подобного влечения не было. Я ведь еще молода, знаешь ли… Не было у меня любви настоящей.

— Не было, Зоя? — Он вновь запнулся. — Могу ли я надеяться?…

— На что? Я целовалась с другими, Эдуард, но никогда не теряла головы прежде! — странно, но рядом с Эдуардом сейчас я чувствовала себя старще него, взрослее. — Давай объяснимся в другом отношении, мой друг: расскажи мне, что в вашей семье приключилось, почему тебе приходится избавляться от квартиры в таком чудном месте? Что заставляет так торопиться? Скажи мне всё, доверься!

— Зоя, это трудно, — он даже голову понурил. Несколько минут мы сидели в молчании и сосредоточенно ели свиные отбивные и салат. Потом Эдуард резко выдохнул: — Маму мою сняли с работы. То есть пока…отстранили. Ей предъявили некоторые обвинения. Она сейчас…не дома.

Признаться, слушала его, — и не понимала: и что с того?

— Так вы все хотите добиться ее восстановления на работе, так, да? И за это необходимо дать немалую взятку, верно? Кем же работала ваша мама?

— Директором крупного магазина, — глухо ответил Эдуард. — Теперь вы всё понимаете? И, зная это, наверняка, не захотите больше поддерживать со мною никаких отношений, не так ли, Зоя?

— Экая чепуха! — я рассмеялась. — Эдуард, разве это проблема? Ты мне нравишься, и я только рада буду разделить беспокойство твоё, понимаешь? Мне решительно всё равно, кем работала твоя мама, лишь бы глаза твои мне улыбались, а для этого нужно, чтобы беспокойство тебя покинуло, милый мой…