Мой отчим - советский пенсионер

— Зойка, дитя глупое! Разочароваться однажды тебе придётся в людях, или так и будешь жить наивной слепой принцессой? Обманывает тебя твой Тарас, обманывает, и цель его — примитивна, а потому осуществима вполне! Ты же, в доверчивости детской, лжи и обмана видеть не желаешь… или не можешь? Вот бабуля твоя, даром что живёт далековато, редко у нас бывает, — она бы мигом красавца Тараса на чистую воду вывела, потому как — зрячая! А ты во многом в мать пошла: живешь чувствами и долгом, а жить нужно — по уму!

Тут я даже рассердилась несколько, не сдержалась от замечания:

— Зачем тогда вы, дядя Семён, на маме моей женились, если она такая слепая и недалёкая? Вы это имели в виду? Или вы цель преследовали, — "по уму"?

— Хорошая она, Зойка! Искренняя…А если бы жила она не душой, а умом и логикой, — не женился бы я на ней, не люблю рассудочных женщин…Грунечка сразу ко мне душой потянулась, вся изнутри осветилась лампадкою светлою; веришь ли, и сам я с нею разом помолодел… Но ты, Зоя, другая: в тебе чувства и разум соседствуют гармонично: к языкам склонность имеешь, науки тебе шутя даются, — помню твою лекцию краткую о радиации… Ты — необычная, и должна в люди выбиваться, но не становиться "как все": нельзя талантливым людям прозябать в глуши, уверен! Я ведь вначале думал: ты — просто тихоня, ко всему равнодушная, ничем не интересуешься, живёшь одним днём. Оказалось, ошибался я, и хорошо, что первое впечатление оказалось ошибочным! Вон как лихо ты меня, старого прохиндея, прочислила, да так мило, тихо, со светлой улыбкой, еще и медку привозила, — и мы вдвоём рассмеялись безудержно при воспоминании о чудесном медке доброй старушки из Гиганта.

— Приехали ужа, господа хорошие! Пожалуйте в свою гостиницу! — рявкнул шофёр, про которого мы с отчимом совершенно позабыли, мило беседуя на заднем сиденье. — Платить будете, папа с дочкой?

Похоже, он эпизодически слышал отдельные фразы нашего разговора, и, наверняка, решил: мудрый отец наставляет молоденькую дочурку уму-разуму. Расплатившись, вылезли мы из такси, вошли в фойе навстречу ярко сияющей сосенке и мило улыбающейся даме-администратору. Отчим негромко заметил:

— Так вот, что хочу сказать: я даже рад твоему неожиданному новому увлечению, Зоя. Во всяком случае, это — возможность отвлечься от нашей сельской рутины и переосмыслить твои былые знакомства…Но помни: не вздумай этого Эдуарда в душу пускать: ты его не знаешь толком, как и я о нем мало что знаю, кроме сплетен Симоны Яковлевны… Какими целями он задался в жизни? Что он за человек? Но в одном уверен: покоя с таким мужчиной — не обрести женщине! Красавец — он всегда чужой! — Не удержалась я:

— Дядя Семён! А Вы как же? Вы же… красивый!

— Хорош зубоскалить над старым больным человеком, Зоя! Была, да сплыла вся та красота, вся вышла, вместе со здоровьем и молодостью!

Тут мы к двери номера подошли. Вставил отчим ключик в замок, шепчет:

— Смотри: матери — молчок! Сам скажу, что нужно будет сказать…

— Это о чём вы тут шепчетесь, негодники? — с шумом распахнула дверь мама. Дверь наружу открывалась: дяде Семёну чуть по лбу не досталось. Или досталось? — я тут, понимаешь, с ума схожу, а они бродят неизвестно где…с тобой же, Семён, нам разговор особый предстоит: ты куда это меня отправил? Что за свертки запечатанные, что за тайны? Я в своей семье секретов иметь не желаю! То твои отлучки бесконечные, то покупки непонятные… Ты себе представить можешь моё состояние: купила неизвестно что. Отдала свёрток с деньгами, — неизвестно сколько! А теперь вот сижу и вас жду, — неизвестно откуда! За кого меня в семье держат: за девочку на побегушках, которая лишь в конторе сидеть способна? — Никогда я маму такой разъярённой не видела, в праведном гневе и возмущении она показалась мне совсем иным человеком. Что же её так рассердило? Не выдержала, спросила мать:

— Что с тобой приключилось, мама? Ты сама на себя не похожа!

— Сидела я, сидела в одиночестве: вас нет, тайна душу гложет, терпения никакого не хватит! Не выдержала я… Ты прости меня, Сёмушка, за любопытство: нельзя мне секреты доверять! Открыла я эти два свёртка, обёртку разорвала. Внутри — две красных коробки, сафьяном крытые, старинные, — мне ли не понимать! Вот, Зоя, получается, что Семён Васильевич наш не знал, что мать моя замужем побывала шесть раз, а из тех замужеств не одни только слёзы вынесла, но и в камушках меня научила разбираться! Мне ли не отличить бриллианты чистейшей воды? Видывала я и прежде бриллианты, но только не такие крупные…а тут — старинные украшения, которым цены нет! Откуда они? Зачем? Что ты от нас скрываешь, Семён? Говори, я от дочери ничего не таю!

Я больше ничего не сказала. На дядю Семёна смотреть жалко было: наверняка, он не рассчитывал, что мать вскроет пакеты, не учёл фактор любопытства женского. Когда я узнала о махинациях отчима с пенсионным законодательством, молчала, как рыба на берегу… но то — я, дитя времён Хрущева… У меня взгляды шире, гибче, а совесть — легковеснее…плохая я, наверное…Тогда как мамочка моя — настоящий, честный советский человек!