Мой отец, его свинья и я

После этой фразы мать объявила эту тему раз и навсегда закрытой и добавила, чтоб больше об этом никто не заикался. Несмотря на это, отец наутро рассказал мне по дороге в школу, как он ездил с монахиней в Рим. После того, как он тогда высадил меня у школы, он, по его словам, повёз монахиню к «Офиру», дорогу ему показывала она. Перед магазином монахиня сказала: «Пожалуйста, подождите немного» — и вошла внутрь. Отец ждал. Вскоре монахиня вышла с полным пластиковым пакетом. Она опять уселась на заднее сиденье и сказала: «Так, теперь можем ехать дальше». — «И куда же?» — спросил отец. «В Рим», — сказала монахиня. В этот момент отец, по его словам, изрядно удивился и спросил монахиню, что ей нужно в Риме. «Мне нужно к отцу, — сказала монахиня, — и вы должны меня отвезти. Дело чрезвычайной важности». — «Но я евангелист», — заметил на это отец. Такое возражение не произвело на монахиню впечатления, и она велела ему, наконец, трогаться. Он не нашёл никаких других доводов, рассказывал мой отец, и они поехали. По дороге монахиня не проронила ни слова. Отец попытался завязать разговор и спросил её, давно ли она в монастыре и нравится ли ей там. Монахиня пропустила его вопросы мимо ушей, и после Мюнхена, когда любимая кассета моего отца испустила дух, в машине царила гробовая тишина. Потом, незадолго до Бреннера, отец купил кассету с шотландскими народными песнями, и они, судя по всему, пришлись монахине по душе. Во всяком случае, такое у отца сложилось впечатление, потому что она тихонько подпевала на своём заднем сиденье. На придорожных стоянках она выходила из машины ненадолго — только чтобы сходить в туалет, и один раз — чтобы позвонить по телефону. Потом моему отцу пришло в голову поупражняться с монахиней в латинских склонениях и спряжениях. Это доставило ей радость и моему отцу тоже. Она, по его словам, оказалась гораздо сильнее меня, особенно в глаголах. Незадолго до Рима она снова замкнулась, отвечала односложно, а когда звонила по телефону, то говорила тихо и по-итальянски. Вернувшись в машину, она попросила моего отца высадить её у автобусной остановки в одном предместье. У этой же остановки они должны были встретиться через три дня. С этим пунктом отец был не согласен, потому что он тоже хотел пойти вместе с ней к Папе римскому.

— Но вы же евангелист, — напомнила ему монахиня.

Итак, мой отец высадил её, а сам стал пробиваться сквозь плотные пробки в Рим. Он нашёл на боковой улочке маленький отель и поселился в нём. Вечером он ел спагетти в качестве закуски и шницель в качестве основного блюда, и ни то, ни другое не было особенно вкусным. Следующие дни отец провёл, осматривая Рим. Я спросила его, почему же он нам не позвонил. Потому что монахиня обязала его хранить молчание. А не показалось ли ему всё это странным, продолжала я расспросы. Да, конечно. Один раз он даже ходил в Ватикан, чтобы посмотреть, что там делает монахиня. Но так нигде и не нашёл её, а на его латынь никто там, по непонятной ему причине, не реагировал. В конце концов три дня пролетели, и отец в условное время ждал на автобусной остановке. И прождал напрасно. Через пять часов ожидания отец решил, что ждать больше не имеет смысла, и поехал домой. К полудню следующего дня он добрался до дома, где мать сразу же осыпала его упрёками.

— Но это уже позади, — сказал отец.

IX

Когда мне было пятнадцать, мой отец создал фэн-клуб.

— Ты можешь взять на себя работу с членами клуба, — сказал он мне.

— А чьего фэн-клуба? — спросила я.

— Моего, — сказал отец.

— Ах, — сказала я. — А не могли бы мы создать фэн-клуб в честь кого-нибудь, кто нравится нам обоим?

— Нет, — сказал отец и сунул мне под нос газету.

Она называлась «Большая перемена». Это был номер школьной газеты муниципальной гимназии, где мой отец преподавал физику и латынь.

— Посмотри на страницу пять, — сказал отец.

Я развернула газету на пятой странице. Там был опрос: «Кто самый нелюбимый учитель в нашей школе?» Мой отец занимал второе место. Его опередил только господин Штёвер, учитель физкультуры.

— О, — сказала я.

— Первым делом, — сказал отец, — нам нужны членские билеты.

— А что, члены уже есть? — спросила я.

— Пока нет, — сказал отец, — но завтра ты их навербуешь.

Я должна была на следующий день прийти к отцовской гимназии к концу занятий, встать с табличкой и спрашивать потенциальных фэнов, не хотят ли они стать членами фэн-клуба моего отца.

— У кого есть фэн-клуб, — сказал отец, — тот рано или поздно обретает и фэнов.

Я наделала членских билетов. В качестве образца я использовала собственный билет фэн-клуба группы PUR, на котором крупным планом было лицо Хартмута Энглера. Под ним стояло: «PUR-фэн №» — и дальше мой членский номер. Я не знала, что мне написать на папиных билетах. «Папин фэн»? «Фэн учителя физики»? Я написала просто «Фэн». Когда я распечатывала членские билеты на принтере, вырезала их и наклеивала на картон, вошла мать.

— Что ты делаешь? — спросила она.

— Членские билеты для папиных фэнов, — сказала я.

— Ах, — сказала мать. — А мне сделаешь один?