Мой отец, его свинья и я

Ага, значит, он решил стоять на своём. Ну ладно, подумала я, тогда будем считать, что Стефан вернулся. Он немного изменился. Все мы не становимся моложе. Три недели — срок большой. Три недели назад Стефан бросил меня, и все три недели я ничего не могла делать, только плакала, курила и пила горячий шоколад, слушая при этом песни про покинутых, которые плакали, курили и пили. Отец пытался меня утешить. Он принёс мне новые цветные мелки, он покупал мне вишню, и мне разрешалось слушать сколько влезет его пластинки Адриано Челентано, крутясь при этом в его кресле-вертушке, пока не закружится голова. Он даже отказал себе в удовольствии повторять мне при этом, что у вертучего червя мозги свернутся набекрень.

Ничего не помогало.

— И в такое время мама оставила тебя одну! — вздыхал отец, когда я, зарёванная, пошатываясь, вставала из кресла.

Мама уехала на курорт, когда у нас со Стефаном было ещё всё в порядке. По телефону я ей ничего не рассказывала. Я не хотела, чтобы меня утешали. Я хотела, чтобы Стефан вернулся.

Но Стефан не вернулся, он не простил мне того случая с Томасом. И, говоря по правде, правильно не простил, потому что Томас был его лучший друг.

— Мне очень жаль, что так вышло с Томасом, — сказала я Стефану, сидящему на кровати.

— С Томасом? — он растерянно глянул на меня. Насчёт Томаса его не проинструктировали, ведь про случай с Томасом отец ничего не знал. — Да ладно, просто забудем об этом.

Стефан, сидящий на кровати, прокололся. На нём была майка с Бивисом и Батхедом и варёные джинсы. Настоящему Стефану мать никогда бы не купила такого. К счастью.

— Клёвая майка, — сказала я.

— Да, ничё, — сказал Стефан.

Недоглядел мой отец, ему следовало бы позаботиться о нормальном прикиде для этого Стефана. Но это всегда было проблемой, когда отец пытался что-нибудь поправить или замести следы: он упускал многие детали. Если ночью он съедал мой шоколадный крем и утром выбегал, чтобы купить новый, вместо моей «Нутеллы» я находила потом какой-нибудь «Нуссфит» или «Нусспли». «Нусспли»! По мне, так между «Нуссплями» и «Нутеллой» такая же разница, как между Принцем и Майклом Джексоном. Но отец её не чувствует.

Такое поведение моего отца было следствием одного младенческого случая. Младенцем при этом была я. Я тогда лишилась моей Гагаки, жёлтой игрушечной птицы неизвестного вида. Гагаку я посадила на отдельный стул в кафетерии универмага «Карштадт», и она там, видимо, заснула. И только на эскалаторе я заметила, что Гагаки нет. Но в кафетерии её тоже не оказалось. Отец даже расспрашивал тётку, которая убирала посуду, хотя мы все её боялись, потому что она считала, что на высоком детском стуле я должна сидеть, а не возить его по полу с железным визгом. Тогда как мои родители предпочитали, чтобы визжал стул, а не я.

— Не-а, мы ничё не находили, — сказала тётка, и мой отец потом клялся, что она злорадно ухмылялась при этом.

Потому что я, не умолкая, верещала. Я хотела назад свою Гагаку, сейчас же, немедленно. И тут в голову матери пришла спасительная мысль.

— Гагака убежала к своим друзьям, — сказала она. — Там мы её и заберём.

— Ах вон оно что, — сказал отец.

Я немного снизила громкость крика. В отделе игрушек действительно собралось множество жёлтых гагак, настоящий семейный сход. Я выудила из общей кучи свою Гагаку. Мать только сбегала с нею к кассе, чтобы Гагака попрощалась и поставила всех в известность, что уходит домой. Мы с отцом отнеслись к этому с пониманием и скоротали время за болтовнёй с двоюродной бабушкой Гагаки.

Естественно, сама я этой истории помнить не могла, но когда мать мне её рассказала, для меня многое разъяснилось. Так, например, в девять лет отец пытался впарить мне странную тряпичную собачку за Ваузи, потому что Ваузи я забыла в одном отеле.

— Ваузи нашлась! — сказал отец.

— Никакая это не Ваузи! — ревела я.

Теперь мне стыдно за себя.

Я решила попробовать этот приём с новым Стефаном.

— Может, послушаем кассету TKKG?

— Ну, давай.

Настоящий Стефан любил TKKG. А новый не мог толком подпеть даже заглавной композиции.

— И Габи, моя цыпка, — пел он.

— Рыбка, — поправила я.

Со Стефаном мы, слушая кассеты, всегда валялись на кровати. Новый Стефан нерешительно сидел на краешке. Я села рядом с ним. Тут открылась дверь.

— Еда готова, — сказал отец.

Когда матери не было, отец готовил сам. К сожалению. Его всегда жестковатые тортеллини были ещё куда ни шло, но облагороженный красным вином «гуляш обыкновенный» из баночки был ужасен. Мы со Стефаном ещё смеялись, что отцу кажется, будто из «гуляша обыкновенного» и обыкновенного вина может получиться что-то необыкновенное. Новый Стефан сказал:

— Хм-м-м. Вкусно.

Отец просиял. Потом до конца обеда они говорили со Стефаном об электромагнитном поле. У моего Стефана по физике был неуд. Потом отец встал и объявил:

— Ну, а теперь всем пора спать.

Я с ужасом взглянула на него. Стефан тоже. Почему же он не сказал, как это было раньше: «Стефан, ты не опоздаешь на последний автобус?»

Мы со Стефаном пошли в мою комнату. Я села на кровать. Он остался стоять.