Мой отец - Фидель Кастро

Вернувшись домой, я в очередной раз застала Мюмин в слезах. На девочку угнетающе действовала обстановка, сложившаяся в школе. Я стала уговаривать ее всерьез подумать о том, чтобы уйти из школы, в которую она добиралась, ежедневно рискуя жизнью только ради того, чтобы присутствовать на занятиях, проводимых невидимыми преподавателями.

* * *

У меня началась эпоха чрезмерного стремления к совершенству, но совершенства не в общем и самом широком смысле, а в более конкретном проявлении: я решила привести в порядок свою квартиру. Это было необходимо по многим причинам. Во-первых, мое жилье превратилось в филиал прессы, обитающей на тридцать пятой авеню. Похоже было на то, что мне предстояло всю свою оставшуюся жизнь сосуществовать с многочисленными представителями мира журналистики. И коль это относилось к разряду неизбежностей, то не лучше ли было общаться с журналистской братией в более или менее приличных условиях? Во-вторых, ко мне приходило много людей со своими бедами. Из уважения к ним я должна была придать моему жилищу более достойный вид. И, наконец, моя Мюмин. О ней я тоже обязана была подумать. По причине изнемогающих от перегрузок велосипедов и неспортивного поведения учителей моя дочь большую часть времени проводила сейчас в нашем безобразном семейном гнезде. В квартире, в которой царят беспорядок, крики и горечь, невозможно проводить терапевтический массаж, гадать на картах, принимать друзей и провокаторов, успокаивать тревогу диссидентов, воспитывать дочь и любить мужчин. И неизвестно, что бы мне пришлось делать, если бы не появился волшебник в образе Альберто.

После магического заклинания духов при свете свечей я безутешно стояла там же, в туалете, умоляя унитаз, чтобы он вновь стал глотать то, что всегда до этого безропотно глотал. Но унитаз был неумолим.

К счастью, я познакомилась с Альберто ле Пломбье, который представил мне своего коллегу Идуларио, а тот, в свою очередь, познакомил меня с Армандо, механиком, который сделал мое существование более приятным. Все они работали на двадцать седьмом маршруте городского транспорта, но в сложившихся условиях они не были загружены работой — маршрут обслуживали всего лишь два автобуса. И поэтому у моих новых друзей была возможность заниматься перепродажей.

Как только Альберто извлек на божий свет из глубин унитаза пробку от дезодоранта, явившуюся виновницей случившегося, я облегченно вздохнула.

— Время от времени нужно заново красить дом, в котором живете. Тогда он будет гораздо красивее, — посоветовал мне Альберто.

Это был единственный из всех известных мне человеческих существ, который не создавал проблемы, а решал их. Благослови его, Боже! Можно забыть о дерьме, подложенном другими, но трудно отделаться от своего, не спустив воду в унитазе. Вскоре ко мне на квартиру из мастерских автобусного парка стали прибывать волшебные инструменты: шлифовальная машинка, способная резать металл и камень, доисторическая паяльная лампа и целый набор шпателей. Я была очень счастлива в роли плотника, несмотря на обилие полученных порезов и ожогов. Я была в пылу работы, когда из коридора навстречу мне вышел play-boy неопределенного возраста со светло-пепельными волосами, скрывающими седину, в льняном костюме, с безупречно завязанным галстуком, с маленькими морщинками, которые появляются от солнца, когда человек проводит много времени на яхте и в бассейне. Я ни секунды не сомневалась, что в мою квартиру просочился очередной журналист, и поэтому повела себя довольно воинственно — замахнулась первым, что попалось под руку. Этим предметом оказалась шлифовальная машинка.

— Oh! Don’t worry! I didn’t come for an interview. Others plans! We, friends!

По моим предположениям, женщина в брюках, поддерживаемых булавками, потрясающая тяжелым предметом, должна была производить впечатление сумасшедшей. Но его это не испугало.

— Му name, Marc. Me and you, food. Me here at nine.

Я прекратила бряцать своим оружием, но от приглашения категорически отказалась. У меня была только одна навязчивая мысль: зараженная оптимизмом своего водопроводчика, я хотела привести в порядок свою тюрьму, а говоря иными словами — квартиру. Именно так я воспринимала свое жилище, покидать которое становилось для меня все опаснее. Во всяком случае, так мне казалось. Чувство страха не покидало меня, а, напротив, все больше усиливалось. Мне уже и самой не верилось, что когда-то я позволяла себе нарушать закон. Я давно уже отказалась даже от приятных прогулок по Гаване, потому что это было небезопасно для меня. Ведь я была дочерью Лорда голода и нищеты. О посещении же "диплоресторанов" не могло быть и речи.