Мой отец - Фидель Кастро

В то время как вся планета, вступая в эру Водолея, отращивала длинные волосы, расширяла брюки и укорачивала юбки, напевала песни «Битлз», развешивала на стенах портреты Че, когда молодежь предпринимала беспрецедентные усилия, чтобы объединиться в любви, мы, молодые кубинцы, ходили строем. Все, написанное или звучавшее по-английски, было запрещено. Наши мальчики должны были показывать полицейским, что у них в штанах. Если они осмеливались носить длинные волосы, им брили головы, несмотря на то, что их волосы были значительно короче, чем нечесаные шевелюры мужчин эпохи триумфа Революции. Если юноши проявляли упрямство и опять отращивали волосы, их приговаривали к принудительным работам в специальных трудовых лагерях. Туда же отправляли гомосексуалистов, артистов и священников. Пребывание в этих лагерях очень влияло на характер молодых людей. Возвращались они оттуда совсем другими людьми.

Однажды во время урока английского языка, который вела учительница Ананда, к нам в класс пришел кто-то из администрации и попросил, чтобы каждый ученик указал против своей фамилии в списке размер обуви и брюк.

На той же неделе нам выдали по паре ботинок, а также сменную одежду и головные уборы.

Все получили обмундирование одного размера, потому что оказалось невозможным установить стилистические различия между всеми учениками, получившими привилегию стать Новыми Людьми.

Мы разошлись по домам готовиться к важному событию в нашей жизни: завтра утром мы уезжали на сельскохозяйственные работы. Начинался эксперимент под названием «Школа в деревне».

На следующее утро наши любящие родители провели нас до самого порога этого эксперимента, неся в руках чемоданы, для надежности обитые фанерой и закрытые на висячие замки, что свидетельствовало о неиссякаемой тяге народа к творчеству, а также одеяла, простыни и металлические ведра. Я до сих пор с волнением вспоминаю свое алюминиевое ведро, на котором мама выгравировала мою фамилию. Я могла быть уверена, что никто не украдет его у меня, потому что оно отличалось от других необыкновенным блеском своего герба.

Набившись в допотопные школьные автобусы, мы отправились в деревню приближать исполнение мечты нашего апостола Марти и нового апостола Че.

Мальчики должны были срезать сахарный тростник, а девочки выполнять какую-то другую работу. Новая жизнь пока была скрыта от всех нас завесой неизвестности, а поэтому оба поколения — и дети, и родители — пребывали в состоянии полной неуверенности.

В дороге я задремала. Но мой тревожный сон, наполненный кошмарами, был прерван извечным возгласом путешественников: «Приехали! Приехали!» Мы оказались перед деревянным бараком с крышей из пальмовых листьев. Справа стояли хижины, похожие на те, что устроили в саду Мирамара последователи Макаренко. Это были уборные. Забор из колючей проволоки и металлические ворота усиливали зловещую серость ансамбля.

Сначала нас построили в алфавитном порядке, а потом направили в мрачный барак, чтобы мы заняли кровати, которые представляли собой носилки, отделенные друг от друга джутовыми холстинами, прибитыми к столбам: Эти кровати находились в пятидесяти сантиметрах друг от друга.

Когда я представила себе, что в этой спальне будут храпеть и вонять больше тысячи человек в течение двух с половиной месяцев, у меня закружилась голова.

— Какое счастье, что бедный Марти умер.

— Что ты сказала? — спросила у меня секретарь Коммунистического Союза Молодежи.

— Какое счастье, что Марти умер ради того, чтобы смогло свершиться это чудо…

Посещение уборной стало для меня настоящей пыткой. От страха я почти не видела дырку в земле, куда нужно было справлять нужду, и те два бревна, на которых нужно было стоять на цыпочках, чтобы не угодить в отвратительную жижу, накопленную от посещения сотен людей.

Ужас перед уборной вернул мне фамильное покашливание, которое вскоре превратилось в хриплый свистящий кашель, а вслед за этим наступил черед сильной лихорадки.

В придачу ко всему, прошел слух, что какой-то извращенец бродит возле нашего лагеря по ночам и больно хватает девочек за груди, когда они выходят в уборную. Приходя в ужас от одной мысли об этом маньяке, мы перестали выходить по ночам из барака. Мы освобождали свои мочевые пузыри прямо здесь, используя для этого все углы. Наша спальня была пропитана стойким запахом мочи.

Мы поднимались до петухов и меньше чем через десять минут были уже в строю. Когда мы выкрикивали лозунги, из наших ртов вырывались струйки пара.

Каждую ночь я возносила к небу молитвы, прося Святую Марию поскорее явиться мне в образе Феи.

Фея имела возможность приезжать ко мне в конце недели, ведь у нее была машина и много свободного времени. Но она сказала мне:

— Будет лучше, если я не приеду к тебе в первое воскресенье. Подумай сама, любовь моя, ведь не у всех родителей есть машины, а значит, не все имеют возможность приехать сюда. Разве приятно будет остальным детям, что тебя навещают, а их нет? На тебя будут смотреть как на привилегированную.