Мой отец - Фидель Кастро

Высокопоставленный папаша Хосе Рамона променял супружеское ложе на постель одной юной представительницы кубинской номенклатуры. Новая избранница была на двадцать лет моложе его. Он бросил свою семью, предоставив жене и детям печалиться и убиваться по поводу его безвременного ухода в объятия молодой женщины. Этот поступок отца был болезненно воспринят Хосе Рамоном и отразился на его характере, сделав юношу излишне чувствительным.

В один прекрасный день резвящийся амур, пролетающий по владениям неумолимой Ла Маркетти, выпустил две стрелы. Одна из них поразила мое сердце, а другая — сердце шестнадцатилетнего обладателя белого «фольксвагена».

Скоро мой дружок стал любимцем в нашем доме. Он переходил с моих колен на колени бабушки Натики, а потом перекочевывал в материнские объятия Феи. Мои дамы обожали этого очаровательного разгильдяя. Он был прирожденным дамским угодником.

Уходя из моей комнаты, Хосе Рамон выключал свет и плотно закрывал за собой дверь, оставляя меня в ублаженном, но все еще девственном состоянии.

Наше общение в спальне всегда начиналось невинно: я ложилась на кровать и накрывалась простыней, а Хосе скромно присаживался на край постели. Через некоторое, весьма непродолжительное, время левая рука Хосе осторожно прокрадывалась под простыню и начинала медленно, очень медленно обследовать мое тело… Сантиметр за сантиметром… Прикосновения были легкими, дразнящими. Мало-помалу под простыней вместе с левой рукой Хосе оказывалась его голова и большая часть туловища. А на помощь чутким пальцам приходил горячий трепетный язык. Он кропотливо изучал мое податливое тело. И вдруг раздавался голос Лалы, разбуженной собственным храпом:

— Хосе Рамон, ты еще здесь?

— Я уже ухожу, бабуля!

И бабушка Натика вновь засыпала, видя во сне свое любимое манговое дерево или горшочки с рассадой.

Хосе Рамон тихонько выскальзывал из моей комнаты, оставляя меня обессиленной и сочащейся среди измятых, но не запятнанных простыней. Мой нежно любимый мужчина тихонько, чтобы не потревожить сонное царство фей, выходил из дома и шел туда, где можно было продолжить более глубокие исследования в области женских прелестей. Таких мест в Гаване было более чем достаточно, но его излюбленным местом, его королевством был отель «Habana Libre». Здесь он попадал в сладкие объятия какой-нибудь ночной пташки и давал волю своему неудовлетворенному желанию.

В отношениях со мной мой нежный дружок сохранял некоторую дистанцию. Он каждый раз сводил меня с ума своими ласками, но при этом я все еще оставалась девственницей. Правда, ненадолго.

Хосе Рамон обладал удивительной способностью обзаводиться друзьями. С неменьшим успехом он создавал себе множество проблем. Однажды ему пришла в голову сумасбродная идея пострелять из кольта. Вероятно, потертых джинсов, замшевых сапог и белого «фольксвагена» ему показалось недостаточно, чтобы чувствовать себя настоящим мужчиной. Он пустил в ход весь свой пыл и напористость и сумел добыть кольт сорок пятого калибра. Правда, этим оружием ему дали попользоваться всего лишь на несколько дней, но их оказалось вполне достаточно, чтобы Хосе Рамон угодил в тюрьму предварительного заключения. Около десяти часов вечера у входа в полинезийский ресторан мой дружок достал кольт и, словно герой американского вестерна, несколько раз выстрелил прямо перед ногами у двух мужчин, которые посмели вслух восхищаться моими ногами и аппетитными округлостями мамы, пока он оплачивал счет за коктейли и жареного цыпленка. Он, конечно же, произвел сильное впечатление на присутствующих. Мы с мамой отправились выручать своего обожаемого хулигана. Тюрьма предварительного заключения, куда угодил Хосе Рамон, находилась в китайском квартале старого города. Всю ночь мы провели там. Благодаря респектабельному виду мамы и ее партийному билету нам разрешили спать в патрульной машине перед мрачным зданием тюрьмы.

Мама устроилась на заднем сиденье, коротковатом для ее длинных ног. Но моя Фея не растерялась: она высунула ноги в окно, и утром жители китайского квартала имели шикарную возможность любоваться красивыми женскими ногами в старых туфлях эпохи нашей шпионской деятельности во Франции.

* * *

Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как Фидель победно вошел в Гавану и в течение девяти часов объяснял кубинцам, каким образом следовало проводить реорганизацию действующей армии и армии мятежников, спустившихся с гор вместе с Фиделем. Когда он произносил свою речь, на плечи ему сели белые голубки. А на шее у победителя висел амулет, подаренный бабушкой Домингой.

Мне было шестнадцать лет. Меня пригласили на вечер, посвященный юбилею Министерства Вооруженных Сил и Министерства Внутренних Дел. Торжество проходило в зале рабочего кружка имени Патриса Лумумбы. Начались танцы, поэтому шум стоял невообразимый. Вдруг мой взгляд упал на высокого брюнета с горькой складкой у рта и мягкой кошачьей походкой.