Мой путь

Вдруг понимаю, как же мне тяжело и как сильно плакать хочется. Потихоньку доходит. Острые запахи, резкие звуки. Стекло на полу. Много стекла. Прозрачного витринного, коричневого флаконного. Надписи на уцелевших и крупно разбитых пузырьках. Не могу разобрать. Я что, стала хуже видеть, как там у нас после аварии? Нет. Это мне мешают слёзы и ещё что-то. То, что носится в воздухе – такое острое и туманное. Типа пара.

– Ну ты… Разошлась… Дым!

Голос Юры – нечёткий, тоже как в вагоне метро. Белый свет, Юра на его фоне чёрным контуром! Контур расплывается, глаза слезятся.

– Тихо, тихо… Дым, ну что ты!

Он подходит всё ближе. Не просит, не угрожает. Шепчет. Смотрит ласково, прямо улыбается весь, типа добрый доктор.

Руки тянет.

Я тоже тяну – будто ставлю между ним и собой стену.

Острый запах лекарств мешает. Отгоняю его, убираю руку. Всё! Юра прорвался. Схватил меня? Обнял?

– Тихо, Дым, ну что ты, что ты так? Ты же наследница Ордена, тебе нельзя плакать.

Он издевается? Он всё-таки обнимает. Удивительный человек. Я уже не понимаю ни черта. У него руки дрожат и вообще какие-то странные.

– Вот именно! Я наследница. А вы тут меня…

Вот сейчас мне стало страшно. Аптекарша эта… Где она? На полу, на красивом кафеле. По кафелю разноцветными лужицами растекаются лекарства и, наверное, не только они. Глаза всё ещё щиплет. Наверное, тут разбилось что-то спиртовое.

И ещё нашатырём пахнет! Ненавижу его со времён аварии. Я сидела на бордюре и мне пихали его под нос. Он пахнет тухлым мелом. Здесь тоже есть нашатырь? Я почему-то думала, что здесь, в Захолустье, только отвары, притирки, зелья и прочие сушёные жабы. А тут вон, как у нас. Может, тут и ещё кое-что найдётся?

Я выворачиваюсь из Юриных рук. Вглядываюсь, нагибаюсь, перебираю бутылочки и коробки. Аптекарша лежит совсем рядом, я её обхожу. Потом выдвигаю ящик прямо над её головой, роюсь в нём. Бинты. Грелки. Нет, не то, не то!

– Ты что ищешь? – Юра подходит ближе.

– Вам помочь? – интересуется аптекарша, лёжа на обломках прилавка.

Такая фраза вежливая, привычная. А голос аптекарши дрожит. Дичь!

– Успокойтесь! – я нависаю над ней. – Где у вас кофе?

– Кофта? В комнате, сзади. Там ещё пальто есть. Берите! Всё берите, только больше не трогайте!

– Что?

Я не понимаю. Что я ей сделала?

– Дым? Тебе помочь? Что ты хочешь найти?

Юра рядом. Опять и снова Юра рядом. Опекает меня, как там у нас дома тётя Ира Щедровицкая своего особенного Диму. Я теперь тоже особенная, да? Опять?

– Я кофе ищу! Вдруг у них здесь есть кофе? Как лекарство. Ты знаешь, что кокаин раньше был лекарством и его продавали в аптеках? Ты вообще знаешь, что такое кокаин?

Юра мотает головой.

– Нет, Дым, нет. Не знаю. Ты мне потом расскажешь. Мы пойдём домой, и ты мне всё расскажешь по дороге.

– Я не хочу домой!

– Ну, значит, не домой!

Я всё ещё смотрю на ящик с бинтами и грелками. Потом на лицо аптекарши. Она морщится, отводит взгляд. У неё на щеке порез.

– Извините! Я не хотела вот так. Оно само!

Я только сейчас заметила, что стена стала бледнее и светила теперь почти как ночник, как светлая неяркая лампа.

– Да, конечно… – женщина морщится. – Так что вас интересует?

– Меня интересует кофе! Это такой коричневый порошок, его заливают водой и варят в джезве… в ковшике! А потом добавляют сахар и молоко.

Аптекарша облизывает губы. Отворачивается и говорит, выдыхая на каждом слове:

– У нас… такого… нет… но могу… я… предложить… Вам…

Она со свистом вдыхает едкий воздух. Кашляет, кашляет, по подбородку бежит слюна вперемешку с кровью. Это я её так?

– Не бойтесь меня, пожалуйста!

Я отворачиваюсь. Мне самой от себя страшно. Хочется плакать. Но может, это тоже от спирта в воздухе.

Юра меня подхватывает. Он тёплый, с ним спокойно.

– Ты здесь чего хотела взять?

– От жара что-нибудь. И ещё блеск… тьфу… Бальзам для губ.

– Сейчас сделаем.

Юра шагает по битому стеклу.

В дверь аптеки стучат. Юра переворачивает табличку стороной «закрыто». Опускает шторы. Копается в ящиках. Кладёт в карман своего пальто картонную белую коробочку, размером с мой кулак, а потом вторую – поменьше, жестяную, с узором из цветов. Наверное, мы должны за них заплатить. Но у меня нет денег, а Юра, услышав мой вопрос, просто отмахивается. Ну да, как-то странно: мы разнесли аптеку, мы напугали аптекаршу, а теперь оставим пару монет за маленькую покупку. Но иначе это будет воровство.

– Сколько с нас? Я занесу деньги завтра.

Аптекарша мотает головой. Приподнимается, садится. И выдыхает, дрожит, шепчет. Я не могу разобрать, наклоняюсь, она отшатывается. Я выпрямляюсь и говорю громко:

– Простите меня, пожалуйста…

Женщина прикрывает глаза ладонями. Там тоже порезы.

Юра почему-то тыкает меня кулаком в спину.

– Ты не виновата!

Вообще-то нет, но да. Это не я, это экран. Он меня не отпускал, я была его частью! Под эмоциями реально работаешь как под гипнозом или под наркозом. Сложно себя контролировать. Никогда больше не буду смотреть на экран!

Я всхлипываю. Юра делает шаг вперёд.

– Ты не виновата, тебя спровоцировали.

– Пожалуй, да.