Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды

Бонни шла по подиуму в этом платье непринужденно, но энергично, как это делают американцы, живо и без намека на пафос. Это смотрелось так, словно она только что вышла из душа, надушилась Chanel № 5, повязала на голову репсовую ленту, чтобы челка не падала на лицо, и нанесла немного помады на губы. Она двигалась по узкому проходу между двумя рядами золоченых стульев подобно спортсменке с безупречной выправкой и естественной улыбкой. Диаметральная противоположность Инес де ла Фрессанж, чья элегантность была легкой, беззаботной и очень аристократичной. Инес появлялась в новых нарядах и смотрела на публику так, будто она прибыла на скачки Prix de Diane в Шантийи или на посольский прием в лимузине с шофером в серой униформе, перчатках и фуражке.

Сидя в этом зале, где под мягкую музыку, подобранную Карлом, проходило дефиле, я мгновенно почувствовал эмоциональный подъем: место в первом ряду – самое важное на любом модном показе – означало для меня кульминацию моего пути. Мне повезло быть другом Карла Лагерфельда. Ни цвет кожи, ни мое скромное происхождение, ни нынешнее отсутствие работы не имели значения. Здесь собралось, наверное, более двух сотен гостей, и тем не менее я наблюдал из первого ряда, как творилась история.

Во время показа все хранили молчание. Первый ряд представлял собой череду безмолвных неподвижных сфинксов. Любые аплодисменты могли создать эффект взорвавшейся в зале хлопушки и отвлечь от плавного ритма фэшн-шоу. В течение многих десятилетий люди соблюдали принятые для парижских показов от кутюр каноны: никаких хлопков до конца дефиле. Полная тишина, никакого обмена мнениями. Это было похоже на мессу, разве что основной задачей здесь было продать идеи дизайнера состоятельным женщинам. К моменту кульминации шоу, хотя пресса, казалось, приняла коллекцию спокойно, мои эмоции зашкаливали и я начал громко аплодировать. Меня не волновало, что это могло показаться неподобающим, я хлопал всегда.

Коллекция, вдохновленная самой жизнью Шанель, оказалась великолепной. «Это похоже на новую постановку пьесы, – сказал Карл после шоу в интервью Сюзи Менкес для International Herald Tribune. – Молодежи важно прикоснуться к ее стилю, и это должно их увлечь!»

В тот день Карл Лагерфельд закрепил за собой статус нового императора моды и гения, с которым Дому Yves Saint Laurent придется считаться. Джон Фэйрчайлд звал его «Кайзер Карл». Год спустя он представил свою первую весеннюю коллекцию прет-а-порте. И вплоть до своей смерти создавал глобальный бренд и имидж, которые не смогла бы создать и сама Коко Шанель.

Это был исторический момент для Карла Лагерфельда.

Я дважды проходил собеседования в Vogue. Первый раз в 1980 году, вскоре после моего отъезда из Парижа и ухода из WWD/W. Я был знаком с великим Александром Либерманом, главным редактором издательства Condé Nast. Именно он уволил Диану Вриланд; она с этим так и не смогла смириться и называла его «этот желтый русский». Но я бывал в его загородном доме с четой де ла Рента и знал его супругу Татьяну, великолепную женщину.

Мистер Либерман был одет в темно-синий костюм и носил аккуратные, ухоженные усы. У него под столом стояло устройство, автоматически закрывающее дверь. Поэтому, когда я сел напротив него, дверь за моей спиной захлопнулась. Я сказал ему, что хочу работать в Vogue. Он тепло улыбнулся и ответил: «Я думаю, вы блестящая кандидатура. Но, если вы хотите стать частью команды Vogue, спускайтесь вниз и убедите в этом Грейс Мирабеллу».

«И только-то?» Я знал главного редактора Vogue по коротким встречам на мероприятиях, и мы лишь здоровались, но, судя по ее репутации, она не любила ярких персонажей. Грейс Мирабелла одевалась в бежевый кашемир и была крайне сдержанна. Ранее она занимала должность ассистента Дианы Вриланд, но была полной ее противоположностью во всем. Мистер Либерман вел себя весьма любезно, но мы оба знали, что он ставит передо мной невыполнимую задачу.

Я направился в офис Грейс с заготовленной заранее речью. На ней были безупречные брюки Yves Saint Laurent, совершенно в стиле Vogue. Свои волнистые серебристые волосы она укладывала в классической манере. Очень элегантно и очень просто.

Как только я начал говорить, она меня перебила. И я смолк из уважения.

«Я вас помню по парижским показам. Вы сидели в первом ряду с Мэриан МакЭвой на шоу Claude Montana и как сумасшедший аплодировали коллекции. А затем я вас увидела на показе Thierry Mugler, вы так же громко хлопали. Зачем?»

Клод Монтана был на тот момент восходящей звездой и абсолютным гением. Тьери Мюглер стоял особняком, талантливый дизайнер, представитель нового поколения. Я любил молодежь, но не все в мире моды быстро принимают новые имена.

Грейс смотрела на меня строго и холодно. Откровенное возмущениие моим поведением требовало честного ответа, поэтому я откинулся, скрестил руки и произнес: «Я всегда бурно реагирую, когда вижу талантливых дизайнеров и мне нравится то, что они делают. Обоим – и Клоду Монтана, и Тьери Мюглеру – есть что сказать миру!»