Мои шифоновые окопы. Мемуары легенды

Это была одна из немногих съемок, о которых Анна когда-либо озвучила свое мнение. Она знала, чего хочет, и была уверена, что получит это. Спорить было бесполезно: она своего мнения не меняла. Она работала в активной связке с редакторами, но, когда материал был готов, редактировала его сама и ни с кем не делилась. Фотографии передавались в художественный отдел, и, возможно, она обсуждала их с арт-директором. Потом фотографии помещались на световой стол. Это был огромный стол, на котором хватало места для каждой пронумерованной страницы. Если ваш макет попадал на стол, бинго! Хотя его все равно могли вырезать при дальнейшей работе.

Если ваших фотографий не было на столе, вероятно, они были запрятаны в какой-то ящик и лучше о них было не упоминать. Поскольку я находился в Париже, то после отправки фотографий дизайнерам я звонил одному из ассистентов и просил удостовериться, попали ли мои съемки на стол. Если моя съемка не ставилась в номер, никакой обратной связи или комментариев я не получал. И я не собирался звонить Анне Винтур и задавать вопросы типа «Почему моя история не подошла? Не понравилась прическа? Или туфли?». Если вашего материала не было на столе, значит, Анне он не понравился и обсуждать было больше нечего. Никакой лишней болтовни, все по делу. Это было негласным правилом. Анна принимала решения, а все остальные, включая меня, должны были уважать их. Ни у кого не хватало смелости задавать ей вопросы.

Кроме Грейс Коддингтон.

Когда у Грейс Коддингтон вырезали одну фотографию из разворота, у нее случался нервный срыв. Она снова и снова пыталась убедить Анну изменить свое решение. Иногда она ее просто выматывала, защищая свои съемки. В очень редких случаях, когда ее материал браковался полностью, Грейс могла неделями быть вне себя.

Я понимал, что она чувствовала. Многие мои съемки также оказались в мусорной корзине без каких-либо объяснений. Многие. Многие. Это было ужасно – пройти весь процесс съемки, зная, сколько денег заплатил за нее журнал, и потом обнаружить ее в мусорной корзине. Сложно не расстроиться в такой ситуации. «Редакторы должны не тратить время попусту, а заняться делом», – только и отвечала на это Анна. Подобные удары обрушивались на всех классных редакторов Vogue – одни сносили их легче, другие тяжелее.

У нас с Грейс Коддингтон никогда не было серьезных разногласий. Конечно, существовало скрытое напряжение, но Анна никогда не сталкивала нас друг с другом. Анна спрашивала моего совета по одним вопросам, а Грейс – по другим. Например, когда речь заходила о чернокожих моделях, Анна спрашивала меня, хорош ли кадр. Когда она все же консультировалась со мной по поводу съемок, сделанных Грейс, та ходила по офису в глубоком смятении.

Была одна фотосессия Брюса Вебера с Майком Тайсоном и Наоми Кэмпбелл, которой Грейс особо гордилась. Съемка получилась смелая и дерзкая, сексуальная и опасная. Анна вызвала меня к дизайнерам и спросила, не считаю ли я снимки оскорбительными. Я ответил «нет». Нет, нет и нет. Грейс сидела рядом молча, но ее нахмуренные брови выдавали ее чувства: она была в ярости, что по поводу ее съемки интересуются мнением другого редактора. Анна же просто проявляла осторожность. И съемка пошла в номер, как и большинство других работ Грейс. Коддингтон была непревзойденным профессионалом и замечательным человеком. Я был привязан к ней и поддерживал ее творчество, а она – мое.

* * *

Кэти Маррон, внештатный редактор Vogue, заказала у Ли Радзивилл[22] интерьер столовой в своей первой квартире на Парк-авеню. Они назначили встречу у Harry Cipriani в момент, когда я был в Нью-Йорке, и Кэти попросила меня присоединиться. Как волнующе! Я брал интервью у Ли Радзивилл по телефону в годы моей работы в WWD, но это будет мой первый официальный обед с американской светской королевой.

Перед встречей Кэти отвела меня в сторону: «Существует негласное правило: никогда не упоминай при Ли ее сестру Джеки. Если ты спросишь что-либо о Джеки, Ли закроется и никогда больше не пожелает тебя ни видеть, ни слышать».

«Ну конечно!» – ответил я. Все же я обладал хорошими манерами и никогда не был бы столь вульгарен. Но предупреждение было оценено по достоинству.

Я знал, что надеть на обед в Cipriani: мой лучший сшитый на заказ серо-коричневый костюм из саржи. Я так гордился этим костюмом; подкладка его была полностью сделана из шелковых платков Hermès с принтом на наполеоновскую тематику в розовых, желтых и серых оттенках. Рукава с манжетами в эдвардианском стиле при расстегивании и закатывании приоткрывали подкладку Hermès.

Устроившись за столом, Ли заметила, что мой костюм напоминает ей те, что носил ее отец Джек Бувье в годы ее детства.

«Неудивительно. Я принес фотографию вашего отца и сказал мистеру Морти Силлсу, портному, что мне нужен такой же костюм, как у Джека Бувье!»