Мой сводный кошмар

– Ты проводишь ночи с другой и пытаешься убедить меня, что это неважно, – произношу едва слышно, хотя на самом деле кричу. – Ты собираешься вернуться в Испанию и предлагаешь мне думать, что это тоже неважно. А что важно, Кирилл? То, что мы с тобой трахнемся? Если понравится, то несколько раз? Завершим, так сказать, ритуал? Поставим галочку «сделано»? Это важно?

Он отпускает меня. Зарывается пятерней в свои волосы, взъерошивает их. Терзает меня сапфировым взглядом, который сейчас чернее подкравшейся ночи. А потом выдыхает, как-то устало. Одновременно со мной – здесь мы тоже синхронны.

– Знаешь, в чем твоя главная ошибка? – Его губы раскалывает знакомая усмешка, к которой я хочу прикоснуться так сильно, что прячу руки за спину. – Ты цепляешься за прошлое и за будущее. И посылаешь к херам настоящее.

– Мои ошибки тебя не должны волновать, – отвечаю я на эмоциях. – Даже если я и сделаю их, это не преступление, всегда можно себя оправдать. Ты же постоянно так делаешь.

Он проходится по мне взглядом, словно что-то прикидывая.

Обходит бэху.

Останавливается, чтобы еще раз взглянуть на меня.

А когда я на его молчаливый вопрос хлопаю дверью машины, кивает.

– Может, ты и права, – усмехается. – Может, маленькой девочке действительно еще нужно время, чтобы выйти из своего зазеркалья.

После чего садится в машину и уезжает.

Я все сделала правильно, отстояла свою точку зрения, не бросилась к нему по первому зову, но отчего тогда на душе так тоскливо? Выворачивает так, что боль уже не фантомна, а мой взгляд не хочет отлипнуть от черного пятна, которое уносится в ночь.

И даже скорость, с которой мы несемся в бар Гнома, не помогает. Не радует и атмосфера, знакомые, смех и шутки. Нет, я тоже смеюсь, пью коктейли, но не чувствую удовольствия оттого, что сделала все по-своему, что могу делать так, как хочу.

Обвожу взглядом бар, улыбаюсь кому-то в ответ, заказываю новый коктейль, который почему-то не помогает расслабиться.

И бьется мысль: «А действительно ли я сделала так, как хочу?»

Ребята, братья, гонки, веселье – это часть моей жизни, но все это будет и после. А Кирилл…

Мне страшно, до чертиков страшно, и я его ненавижу за то, что не пропадает из мыслей. За то, что уехал, но рядом, остался. За то, что я не могу без него. За то, что понимаю теперь: мне плевать.

Плевать на то, кто был до меня. Плевать на то, что он не сказал тех слов, которых ждала. Плевать на то, что я знаю, как без него будет больно, потому что уже эту боль проходила. Эта будет гораздо сильнее, я знаю – и снова плевать.

Потому что он прав.

Прошлое, будущее – я смотрю на шаги назад и вперед, но не двигаюсь в настоящем. Потому что мне страшно.

Мысль о том, что он скоро уедет, даже после всего, съедает меня изнутри. Не было заверений, что он останется, не было приглашения поехать с ним – он просто просил меня быть в его настоящем.

А я отказалась, испугавшись того, что будет потом, без него…

Но неделя «с ним – без него» пугает сильнее.

И за этот страх я тоже его ненавижу. Потому что люблю слишком сильно. Так сильно, что умолкаю на полуслове, слепым взглядом смотрю на своего собеседника – Матвей. О чем мы с ним говорили – не помню.

– Прости, – соскальзываю с барного стула. – Прости, что тебе снова досталось, и…

– Да пустяки это, – отмахивается с улыбкой. – У нас с прошлого раза с твоим братом осталась недоговоренность.

Он добрый, хороший, все понимающий. Он мне нравится, и возможно даже, у нас с ним могло получиться, но…

– Прости, – повторяю. – Он сказал правду: он мне не брат.

И, не оглядываясь, не прощаясь ни с кем – не хочу терять ни минуты, – иду к выходу. На улицу, в ночь, в ветер, который встречаю с радостью, потому что он дует в спину и тоже меня подгоняет. Мы с ним заодно.

– Малая, – окликает Лука, выходя из бара следом за мной.

Всматривается в мое лицо, а потом кивает на байк:

– Поехали – нам по пути.

– Ты уверен? Все ведь еще остаются…

– Главное, чтобы была уверена ты, – усмехается, взъерошивая мои волосы своей пятерней, прижимает к себе, дает минуту успокоиться, еще раз подумать. – Ну что?

– Поехали.

Возможно, я ошибаюсь.

Принимаю желаемое за действительное.

Но и на черной дороге, и в каждом отсвете светофора, и в блестящих витринах я вижу одну бегущую строчку, которая отбивается в сердце: «Ты моя – всё. Так понятней?!»

Надеюсь, что я поняла…

– Удачи, – усмехается Лука, когда мы подъезжаем к нашему дому.

– Угу, – выдыхаю и на нервах говорю то, что не имеет значения, чтобы саму себя не спугнуть: – Скажи Гному, что его бармен разучился делать коктейли: столько выпила, а они не берут…

– У Гнома отличный бармен, – смеется Лука. – Понятливый с первого раза. Все, малая, дальше сама.

И я иду…

Дом спит.

И так даже лучше.

Так лучше, что никто не видит, как сильно дрожу. Никто не скажет слов, которые могут остановить.

И никто не видит, как медленно я иду не в свою комнату, а в совершенно другую.

Ну вот…