Мой сводный кошмар

Усмехаюсь: я снова утопаю в фантазиях, обдумываю, как будто мне кто-то что-нибудь предлагал из подобного. Нужно смотреть правде в глаза и думать только о том, что мне действительно предложили. Даже если во мне просыпается жадность и хочется не просто много, а все.

На улице немного прохладно, и длинный халат в самый раз. Хочется сесть, подогнув колени, обмотаться им, чтобы стало еще теплее, и я выбираю беседку. Фонари здесь горят приглушенно, и я не сразу понимаю, что в беседке уже кто-то есть. А когда замечаю, что это Полина, уходить уже поздно.

Это тот случай, когда не сбежать, можно только продлить игру в прятки. И я не хочу уходить только потому, что ей вряд ли будет приятна моя компания.

А мы с ней очень похожи. По крайней мере, желания совпадают. Она сидит на скамье, обхватив колени, и смотрит на лапы деревьев, медленно качающиеся от летнего ветра.

Мне не хочется ничего говорить. Не перегорело, еще не остыло, и она, повернув голову и заметив меня, тоже решает молчать. Да, похожи, хотя сейчас и по разные стороны непонятной обиды.

Осмотревшись, выбираю скамью вдали от нее и сажусь так, как хотела. Так, как она. Подогнув под себя ноги, откинувшись на деревянные брусья и обмотавшись халатом до пят. Сладкий вкус горячего капучино приятно обжигает губы, деревья перешептываются о чем-то своем. По дороге неспешно проезжает машина, и, хотя отсюда ее не увидеть, я все равно поворачиваю голову и прислушиваюсь: проедет дальше, остановится или…

– Он не приедет.

Голос Полины звучит так тихо, что я не сразу понимаю, что это она.

– Можешь не ждать, – говорит она уже громче, но как-то не особо уверенно, потому что немного тянет слова. – У него есть кем заняться.

У нее хороший удар. Он попадает в цель, хотя та и была спрятана ото всех. Меня не должны задевать ее слова, но они задевают, и я натягиваю на голову капюшон, как будто это поможет закрыться.

– Чин-чин, – усмехаясь, сестра поднимает правую руку, которая оставалась в тени, и я замечаю бокал.

А потом взгляд выхватывает и бутылку шампанского, которая стоит на полу чуть поодаль. Сестра делает несколько крупных глотков, как будто ее мучает жажда, а это вода. После того как ей было плохо на вечеринке, прекрасно осознавая возможные последствия.

И еще глоток, усмехаясь, с явным вызовом в пристальном взгляде.

– Ты совсем рехнулась?! – вскипаю я. – Ты понимаешь, что тебе нельзя пить?!

– Правильная… – бормочет она. – Ты всегда хотела казаться такой правильной. Не удивлюсь, если у тебя в чашке теплое молоко. С медом. Это ведь так правильно – выпить его перед сном. В отличие от шампанского.

Я не знаю, сколько она уже выпила, не вижу, сколько осталось в бутылке, но теперь понимаю, почему она тянет слова.

Отставив чашку, я поднимаюсь и без особого сопротивления вырываю из ее ослабевших пальцев бокал. Выливаю его содержимое на газон, подхватываю бутылку и не выдерживаю, когда встречаю насмешливый взгляд.

– Маленькая идиотка! – прорывает меня. – О чем ты только думаешь?! Ты хоть понимаешь, что этим вредишь ребенку, которого носишь под сердцем?! Ты о нем думаешь вообще?! А о Славике?! Или, как всегда, только о себе?!

Она начинает смеяться, громко, захлебываясь смехом, а потом вдруг опускает голову на колени, становясь сейчас сама похожа на маленького зародыша, и начинает тихо стонать:

– Тошнит… меня тошнит…

Я успеваю сделать лишь шаг в ее сторону, когда она поднимает голову, смотрит в глаза и так же, нараспев и со стоном, похожим на тихий вой, продолжает:

– Как же меня тошнит от тебя…

Тянется за бутылкой, видимо, чтобы запить ту горечь, что разлилась между нами, потом вспоминает, что шампанское я забрала, злится сильнее и несет бессвязную чушь:

– Ты – как он… как он… Портишь все, к чему прикасаешься, и даже не замечаешь. А потом так удивляешься, вот как сейчас…

Понятия не имею, о ком она говорит помимо меня. Кто этот загадочный «он». И нет, то, что я чувствую, вовсе не удивление, но ее это мало волнует.

– Так заботишься о моем ребенке… Притворство… Тебе всегда было плевать на меня!

Поднимается, протягивает руку, чтобы взять у меня бутылку, но я отвожу ее за спину.

– Возможно, ты не поверишь, но мне не плевать на тебя даже сейчас.

– Да уж конечно! – из нее вырывается отрывистый смех и тут же обрывается под новым потоком слов. – Всегда… всегда было плевать. Я была тебе не сестрой, а помехой. Надо выйти из комнаты, потому что Алиса делает уроки. Надо выйти из комнаты, потому что Алиса пишет истории, которые никому не нужны. Надо выйти из комнаты, потому что Алиса вернулась после работы и очень устала…

Она прерывается, только чтобы глотнуть больше воздуха.

– Я привыкла. А потом я подумала, что у меня появятся братья – сначала Егор, потом Лука. Я каждый раз так надеялась, что хоть кому-то не буду мешать. Но ты сделала все, чтобы меня от них отдалить. Ты… с ними всегда была только ты. Они всегда общались только с тобой.

– Потому, что ты сама не хотела с ними общаться.