Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Между «Божественной» и собственной «Баядеркой», то есть между 6 ноября и 26 ноября, меня отправили в Нью-Йорк с группой солистов танцевать на концерте «Звезды Большого и Мариинского театра». Его устраивал С. Данилян.

А параллельно, хочу напомнить, я готовлю «Жизель» со Светой Лунькиной. После «Спящей красавицы» Уланова больше в театре не появлялась. Утром Света репетировала с Максимовой, а вечером приходил я, и прогонялся весь балет – так каждый день.

В Нью-Йорк я летел с Екатериной Сергеевной в бизнес-классе. Все знали, что у нас с Максимовой очень теплые отношения. Она была человеком закрытым, редко кого к себе подпускала. В этом смысле я был одним из немногих.

Большой театр в гала представляли: Г. Степаненко с Ю. Клевцовым, С. Лунькина с А. Уваровым, А. Антоничева с Д. Белоголовцевым, А. Яценко с К. Ивановым, М. Александрова и я.

Прилетели в Нью-Йорк. Данилян каждому выдал по сумке: маечка, кружечка, буклет концерта, в который вложена его программа и расписание репетиций.

Гала был построен своеобразно: Большой театр на «разогреве», а потом выходили артисты Мариинского театра, которые танцевали хороший выигрышный репертуар. Его представляли: М. Думченко с А. Баталовым, С. Захарова с И. Кузнецовым, У. Лопаткина с И. Зеленским, Д. Вишнёва с В. Малаховым. Малахов значился «superstar». Он уже не первый год являлся солистом American Ballet Theatre, то есть ABT, и после Вишнёвой и Лопаткиной был третьим, кто получил премию «Божественная».

Когда в аэропорту мы сели в автобус, я стал изучать программу. Оказалось, только Степаненко – Клевцов с «Дон Кихотом» и я с «Нарциссом» были допущены где-то в середину II действия концерта. Все остальные артисты ГАБТа танцевали исключительно в I действии. Финал – самая выигрышная, топовая часть любого гала – оказался полностью отдан артистам Мариинского театра. Но самым непонятным моментом стало то, что в концерте значилось два pas de deux из «Жизели», по одному в каждом действии. Говорю Максимовой: «Екатерина Сергеевна, посмотрите». Она прочитала: «Наверное, они танцуют „вставное“ pas de deux». Я удивился: «Светлана Захарова „вставное“ не танцует!» Максимова к Даниляну: «Сережа, скажите, а?..» Он напрягся: «Ой, это такой тонкий момент, я бы хотел с вами потом это обсудить, зачем сейчас об этом говорить?» Тут Екатерина Сергеевна тоже напряглась: «Я не поняла, что значит сейчас об этом говорить. Будет две „Жизели“?» – «Так случилось, у нас наложилась программа. В одном отделении концерта будет танцевать одна Света, в другом – другая Света».

А к этому моменту Захарова уже целый год танцевала в Мариинском театре «Жизель», спектакль целиком. Лунькина ни разу с «Жизелью» на сцену не выходила. Максимова согласилась, чтобы ее ученица показала в Нью-Йорке «Жизель», только потому, что они в паре с В. Васильевым свою последнюю «Жизель» станцевали на сцене Аmerican Ballet Theatre, то есть в ABT, в Нью-Йорке. Решили, что Катина ученица свою первую «Жизель» станцует тоже в Нью-Йорке, типа вот такая преемственность.

В общем, когда мы приехали в отель, у Екатерины Сергеевны настроение испортилось окончательно. Никакие уговоры Даниляна не подействовали. Максимова сняла с гала «Жизель» от Большого театра. Получилось, что она, Лунькина и Уваров напрасно в Нью-Йорк прилетели.

Танцевать нам предстояло у Дж. Баланчина на сцене New York City Ballet, в этом маленьком театре, сбоку от Metropolitan Opera. В первый день пошли туда на класс, который давала Кургапкина. Я с Нинель Александровной репетировал «Сильфиду» в Мариинском театре, но артистов Большого она в те дни принципиально не видела в упор.

Получилось следующее – много педагогов из Мариинского, а от Большого театра никого. Максимова сразу уехала из отеля и появилась только на концерте. Когда класс закончился, Кургапкина дала интервью для русского телевидения. Ее спрашивают: «Вы уже видели всех в классе, как вам?» – «Конечно, первый номер – это Лопаткина, второй – Вишнёва, третий – Думченко, четвертый – Захарова». Тут Нелли Александровне задают вопрос: «Может быть, вам кто-то приглянулся из Большого театра?» Не моргнув глазом, она выдала: «Ну как можно это сравнивать? Об этом вообще не надо говорить!» А мы стоим, все слышим. Мы тут все живые, мы не умерли!

Вечером пошли смотреть в ABT, Малахов танцевал премьеру – балет Н. Дуато «Remanso». Потрясающе танцевал, ему эта хореография очень шла. После спектакля мы садимся в автобус, Данилян говорит: «Завтра сначала будет фотосессия у звезд, потом репетиция, посмотрите, пожалуйста, в расписание». Берем расписание, там написано: «Фотосессия: У. Лопаткина, И. Зеленский, Д. Вишнёва, В. Малахов». От Большого театра никого. Видимо, в то время Сергей очень сдружился с Вазиевым, который наверняка поставил задачу: «№ 1 – Мариинский театр! Большой театр – обслуживающий персонал».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное