Мой театр. По страницам дневника. Книга I

А я после этой поездки не то что классом заниматься не мог, я дышать не мог, идти не мог, потому что этот «бой» через меня шел. Если Семёнову доводили, она входила в такое состояние ража, что моментально выпивала из окружающих всю кровь. Я – человек, который обычно не пьет кофе, но в тот день, чтобы привести себя в чувство, я выпил, наверное, чашек пять кофе, сразу!

Прошло несколько дней. Мы уезжаем на поезде в другой город, идем с Мариной Тимофеевной по перрону к вагону 1-го класса. Проходим мимо труппы, Богатырёв стоял чуть поодаль. Семёнова, посмотрев на него, говорит мне тихо, на ушко так, что слышат все находящиеся на перроне: «Что-то наше руководство стало ниже ростом». Вся труппа замерла в немой сцене. Я тихо: «Марина Тимофеевна, как был, так и остался». «Нет, Колечка, – отозвалась Семёнова грудным голосом диктора Юрия Левитана, – посмотри, они все меньше и меньше, земля под ними проседает, скоро мы со многими расстанемся».

Танцевали мы, танцевали, пришел черед «Лебединого озера» В. Васильева. В труппе этот балет откровенно не любили, было с чем его сравнить. Иногда, в каких-то провинциальных городах, Большой театр танцевал «Лебединое» в версии Ю. Григоровича. Артисты, с одной стороны, подневольный народ, а с другой – очень остро чувствующий качество материала. Их обмануть невозможно. В раздевалках все называлось своими именами, гримуборная солистов, где мы сидели с Филиным, не являлась в этом смысле исключением.

После одного из спектаклей «Лебединого» принимающая японская сторона пригласила нас в очень дорогой ресторан. На ужине присутствовало руководство театра: В. В. Васильев, В. М. Коконин, А. Ю. Богатырёв и мы, исполнители главных партий, – Е. Андриенко, С. Филин и я. Мы ели «скияки» – мясо, поджаренное в специальном соусе, очень вкусное, мое любимое блюдо. Я – «мясной» человек.

Тут Филин и говорит: «Я хочу сказать тост». И все: «Да, да, конечно!» Сережа, писаный красавец, поднимается для значимости момента: «Владимир Викторович, спасибо вам огромное за „Лебединое озеро“! Ваша хореография нам дала понять, что в мире есть все-таки настоящее искусство…» Лесть его была настолько грубой, что даже видавшие виды Коконин и Богатырёв застыли. У меня, видимо, яд начал подниматься к горлу, потому что в раздевалке Филин не раз говорил прямо противоположное! Я понял, что не могу сдержаться… И тут Андриенко, резко ко мне повернувшись, закрыла мне рот ладонью и в прямом смысле слова – мы сидели по японской традиции на циновках – с силой, ловко завалила меня назад. Я бился под ее цепкими руками, а она шипела сквозь зубы: «Молчи, молчи…» Сочиненный некогда гениальным И. А. Моисеевым танец «Борьба нанайских мальчиков» в нашем исполнении был замечен всеми присутствующими. Серёжа замолк, а Андриенко, не моргнув глазом, выпалила: «Коле нехорошо!»

Мне и правда было очень нехорошо. Ленка так сдавила мне рот, что не дала произнести даже слово «мама». Она задушила мою «песню» на корню, чем, безусловно, спасла мою карьеру.

75

1997 год. Год Быка – это мой год. Юпитер приходит на свое место, и начинаются всякие перемены в жизни, одновременно возникает и множество сложностей, но у меня без сложностей не бывает.

Пока мы ездили по Японии, в Большом театре решили сделать новую «Жизель» в редакции В. В. Васильева. Для начала композитора А. Адана переименовали в А. Адама. На французском языке – Adolphe Charles Adam, буква «m» читается как русская «н», но не резко, а как носовой звук. Потому с XIX века Adam в России был именно Аданом.

Оформлять спектакль пригласили С. М. Бархина. Его работы в драматическом театре всегда вызывали мой восторг, но музыкального театра он не знал. В результате на заднике I акта «Жизели» появилось изображение, напоминающее ТЭЦ – тепловую электростанцию, вместо замка. Мы его своими танцами и должны были прикрывать от зрителя.

В один из дней Уланову пригласили в театр. Она приехала и, войдя в репетиционный зал, неожиданно для себя попала под прицел телевизионных камер. В телерепортажах, которые можно и сегодня увидеть благодаря Интернету, видно, как она растерялась. Но ситуация не позволяла ей повернуться и уйти. Васильев познакомил Галину Сергеевну с Юбером де Живанши, который делал костюмы к новой «Жизели». Посмотрев эскизы, Уланова сказала: «Володя, но это же не дефиле, здесь должен быть смысл!» Живанши сделал костюмы герцогини со свитой действительно словно для подиума. Костюм Жизели в I акте был как у первой исполнительницы Карлотты Гризи: красный лиф и желтая юбка. В России в период Петипа для А. Павловой создали другой костюм, ставший традиционным, – голубой лиф и белая юбка. В таком свою Жизель танцевала и Уланова.

Затем Галине Сергеевне представили будущую Жизель в постановке Васильева – юную Свету Лунькину, только выпустившуюся из школы. Она даже что-то станцевала для Улановой, на что та сказала: «Девочка очень хорошая, но ей это рано, ей еще не по возрасту эти танцы…»