Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Прихожу на сцену, чтобы с Машей что-то попробовать, а она стоит как каменная, смотрит в одну точку. Я ей что-то говорю – ноль реакции. Тут ко мне подходит кто-то из педагогов и шепотом: «Коля, у нее папа умер сегодня». Вот горе! А Маша – папина дочка. Что делать? Танцевать-то надо. Я начал ее ругать – не помогает, трясти за плечи – не помогает, тогда я взял и сделал то, чего никогда больше в жизни не делал, – залепил ей пощечину. Маша словно очнулась, зажалась, в концерте все станцевала. Покланялись, забежали за кулисы, тут я ее обнял. Она как начала, бедная, плакать. Мы так долго стояли, у меня вся грудь на колете от ее слез мокрой была.

И, как часто бывает в жизни, все плохое случается сразу. В этот же день Головкина ей сказала: «Ты не пойдешь ни на какой конкурс, ни в Большой театр, ты идешь в театр Станиславского и Немировича-Данченко!» Софья Николаевна могла быть жестокой и жесткой.

Но тут Маша проявила характер: «Нет, я пойду в Большой театр, и я пойду на конкурс!» Маша сделала все, как сказала: выиграла конкурс, пришла в труппу ГАБТа и стала там не просто солисткой, а ведущей примой-балериной. На заключительном концерте конкурса мы с ней как обладатели золота выступали дуэтом.

Когда конкурсная эпопея завершилась, я был счастлив как никогда и постарался это «приключение» как можно скорее забыть!

Вместе со школой я уехал в Японию. Выступали мы в разных городах, танцевали с Александровой «Обера», «Щелкунчика», я еще и «Нарцисса» плясал. В свободное время развлекал, водил Машу по каруселям-качелям, пирожными ее кормил. В какой-то момент я напрягся: «Мань, слушай, что-то ты тяжелая стала». В «Обере» – «подъемы», в «Щелкунчике» – «стульчик». Она на меня посмотрела сурово: «А кто мне пирожные покупает?» – «Всё, Мань, пирожные теперь ем только я!»

73

Пока я бился за московскую танцевальную школу на конкурсе, в Большом театре произошла очередная смена власти. У В. М. Гордеева закончился двухгодичный контракт, продлевать его дирекция отказалась. Место и. о. художественного руководителя балетной труппы ГАБТа занял А. Ю. Богатырёв, а завтруппой стал М. Л. Цивин. С новым руководством Bolshoi Ballet отправился на очередные гастроли в Японию. В эту страну я ездил танцевать так часто, как ни в какую другую. Я обожаю Японию. Маршрут: Москва – Токио – Москва был для меня настолько же привычен, как сегодня Москва – Петербург.

В Японии я танцевал Альберта в «Жизели» Ю. Григоровича, «Видение Розы», Короля в «Лебедином озере» В. Васильева, Меркуцио в «Ромео и Джульетте» Л. Лавровского, в концертах «Обера». Гастроли были очень долгие, репертуар и численность труппы очень большие.

Я пребывал уже в премьерском ранге. Мы с Семёновой жили в великолепных отелях, а свободное от работы время посвящали хождению по музеям и концертам. В той поездке у нас с Мариной была идиллия в отношениях – «мир, дружба, жвачка». Просто нежно любящие друг друга бабушка и внучек. Всюду вместе. Но в какой-то момент мы надоели друг другу и рассорились. Семёнова и говорит: «Не звони мне и не приходи!» А у нас номера стенка в стенку. «Не звони и не приходи!» – это значит, что мы проходили мимо, делая вид, что не видим друг друга. Вернее, Марина так делала. Я по отношению к ней себе подобного никогда не позволял, все равно: «Здравствуйте». Она проходила, едва сухо кивая, и отворачивалась.

У Марины Тимофеевны было плохое настроение, она со всеми именно в эти дни рассорилась. Следовательно, ее никто не будил на завтрак, ее никто не водил на завтрак. Днем вся труппа отправлялась на выездные концерты. И получалось, что Марина один день просидела не евши в номере, довольствуясь кофе с сухариками, второй день, а на третий день она, видимо, очень проголодалась… Это был день нашего переезда в другой город. Мы группами летели на разных рейсах, с небольшим интервалом во времени.

Я улетал в 6 утра. Выхожу из номера, смотрю, Марина сидит в холле. Увидела меня, встрепенулась, строго: «Ты куда?» Я говорю: «А вы что здесь сидите? Я иду на самолет». – «А я?» – «А вы улетаете в девять часов». И вдруг она с укором: «Ты что, меня бросил?» – «Вы ж мне сами сказали – не приходи». Оценив масштаб своей брошенности, Марина неожиданно сказала: «А завтрак где?» Я говорю: «Ищите сами» – и ушел. Когда Марина прилетела, я, естественно, встретил ее в отеле, отвел на завтрак. Она была как никогда весела и любезна, словно мы и не ссорились. Опять «мир, дружба, жвачка».

Моей постоянной партнершей в Японии стала И. Петрова, в то время жена С. Филина. Сергей злился, устраивал «разборки» – почему Инна танцует не с ним. Он не мог спокойно пережить, что я стал первым составом, оттеснив его на второй план, хотя по возрасту Филин старше меня. Но разве в искусстве лучший определяется по принципу старшинства? Я о таком не слышал…