Мой театр. По страницам дневника. Книга I

И вот тетенька в киоске считает стоимость билетов, и получается, что у них какая-то запредельная для меня цена. «Передо мной только что стоял молодой человек – вы ему продали билеты на „Жизель“ совсем за другие деньги!» – обиделся я. Теперь пришла очередь обидеться тетеньке: «Молодой человек, там другой состав танцует! Вы поднимите голову – вы смотрите, что написано!» Смотрю, написано: «Цискаридзе». Я вида не подаю: «А кто это?» Тут служительница Мельпомены вкупе с Терпсихорой на меня рявкнула: «Вы в своем уме, молодой человек?» «У меня на ваши билеты денег не хватит!» – отозвался я. «Вы – больной? У меня через час этих билетов не будет, разлетятся как горячие пирожки, – и, смягчившись, тетка добавила: – Забирайте, забирайте, не пожалеете!» Словно под гипнозом я вывернул все свои карманы и тихо пошел к эскалатору. Я был поражен: оказывается, меня люди знают, и, что удивительно, билеты на спектакли с моим участием стоят в несколько раз дороже, чем на спектакли с другими исполнителями. Спасибо тетке, просветила меня, темного…

Вечером 22 мая 1997 года Большой театр был забит до отказа. Не обошлось без накладки. Во II акте, когда заканчивался выход Мирты, во всем театре вырубился свет. Бац! И только секунд через тридцать включился. Но оркестр и танцующие на сцене, к счастью, не остановились, спектакль продолжался, словно ничего и не произошло.

Количество цветов, которые мне вынесли на сцену… Есть фотография – меня не видно за цветами. Эти охапки выносили три капельдинера, в том числе и моя давняя знакомая – капельдинер лож бенуара тетя Лена. После спектакля все свои цветы я подарил Надежде Васильевне и от души поблагодарил ее. Обучить молодого артиста опытной балерине, которая танцует этот балет двадцать с лишним лет, это геройство. Надя преподнесла мне бесценный подарок. Семёнова осталась довольна, пришла на сцену и сказала хорошие слова и Наде, и мне.

Интересно сложилась судьба: в Альберте в «Жизели», как и в Ферхаде в «Легенде о любви», я дебютировал день в день с годовым перерывом, 22 мая, в день св. Николая.

69

История с моим костюмом в «Жизели» тоже заслуживает отдельного рассказа. После «Щелкунчика» меня полюбил весь пошивочный цех мастерских ГАБТа. Они находились в Петровском переулке, напротив театра Корша, теперь Театра Наций. Мне больше не доставали костюмы «из подбора». Шила их для меня Юлечка Берляева, которая в свое время создавала костюмы для М. Лиепы и А. Годунова. Так как «Жизель» шла в редакции Ю. Григоровича, а художником там был С. Вирсаладзе, Альберту полагался берет на голову. И мне в каких-то театральных закромах нашли старинный берет. В нем выходили все-все-все великие. Теперь этот берет вместе с моим костюмом Альберта находится в коллекции Эрмитажа.

А плащ, с которым я выходил во II акте, достался мне по наследству от А. Годунова. Это был самый большой из всех плащей к «Жизели»: просто гигантского размера. Его для своего ученика придумал А. Н. Ермолаев. Но ходить в нем было очень непросто, мне предстояло научиться с этим плащом обращаться, надо было понять, как заложить ткань, как идти, как сбросить его…

Однажды на репетиции Уланова сказала, что для партии Альберта в «Жизели» самое главное – это 16 тактов гобоя. Вокруг этих 16-ти тактов строится вся роль. Если не продумать как следует выход Альберта во II акте, можно считать, партия провалена. Я имею в виду его проход с цветами. Потому что от того, как артист пройдет эту диагональ, будет зависеть – кто он: несчастный влюбленный, подлец знатного происхождения или самовлюбленный болван.

Гораздо позднее, когда я стал репетировать с Н. Б. Фадеечевым, он ничего в моей партии Альберта не поменял, только каждый раз перед спектаклем напоминал: «Колечка, по кладбищу мы не бегаем! Не бегаем!»

В костюмерном цехе была еще некая Муза Николаевна, которая заведовала ключом от двери сейфа. За этой дверью хранились уникальные отрезы тканей и украшения. Ее открывали только для избранных, для самых народных артистов на земле. А я без году неделя, пятый сезон всего в театре служу. Но для меня Муза Николаевна открыла запасник и достала оттуда отделку для колета Альберта на II акт, ту, которую выбирал лично Вирсаладзе для премьеры 1987 года. Потом Муза Николаевна извлекла оттуда же роскошный отрез настоящего бархата. У меня все было настоящее в костюме. Эти уникальные материалы, их фактура давали мне как артисту какие-то совершенно особенные ощущения.

Когда я приходил в примерочную, накрывался моментально стол. Доставались конфеты, пастила, мармеладки, зефирки. Если я говорил, что голоден, мне тут же несли какие-то сосиски и бутерброды. Своих «девочек» я очень любил, уважал, бесконечно ценил их труд. Да это и не труд был, а настоящее творчество, потому и место ему нашлось не где-нибудь, а в Эрмитаже.

На моих спектаклях «девочки» всегда сидели в зале. Я всегда им делал места. Они были замечательные, обожавшие Театр и свое дело. Но каждый раз, задумываясь, а сколько же им лет, я понимал, что всем им могу годиться «в ребенки».