Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Настало время концерта. Стою за кулисами, греюсь, ко мне подходит какой-то человек из посольства со странным выражением лица: «Николай, это вы пригласили на концерт Тохтахунова?» Я говорю: «Да, это папа моей подруги, очень хороший человек, и я у него живу». Человек растворился. Я станцевал «Нарцисса» и остался в Париже еще на три дня.

Когда Алик спросил, что бы хотелось увидеть, я сказал: «Конечно, Лувр, Версаль». «Ой как хорошо, – обрадовался Алик, – из-за тебя и я туда съезжу!»

У меня началось феноменальное путешествие по Парижу и его окрестностям. По Версалю нас практически несли на руках. По дороге Алик прознал, что я люблю Марию Каллас. Мы заехали в специализированный магазин, где он скупил для меня все видеокассеты с Каллас, которые были в наличии. Я эти кассеты вез, обхватив руками, целовал их от радости. Мы же тогда смотрели пиратские копии, ужасного качества, а у меня, благодаря Алику, теперь все было настоящее.

В Париже я решил купить себе наконец приличный выходной костюм. Алик поинтересовался: «Сколько у тебя денег?» Я сказал. «Из приличного на эти деньги, – объяснил он, – ты можешь купить только пуговицы от костюма». «Мне надо уложиться в эти деньги», – упрямо сказал я. «Нет, Коленька, мы сейчас с тобой поедем и купим приличный костюм!» – сообщил Алик. Мы поехали в какой-то роскошный магазин, где он купил мне френч. Это был последний писк моды – так одевались только самые высокооплачиваемые звезды Голливуда. В общем, к Московскому международному конкурсу артистов балета, в котором мне вскоре предстояло принять участие, я был одет, оставалось так же красиво станцевать.

В Париже, вместо полутора суток, я тогда провел почти четыре дня. Меня возили повсюду, удалось увидеть почти все местные достопримечательности.

За бокалом шампанского после концерта в посольстве я познакомил Алика с Гордеевым. С этого момента Вячеслав Михайлович вместе с нами гулял, наслаждаясь красотами и изысками французской кухни. Но не один. С Гордеевым в Париж приехала супруга Майя и даже его помощник по Кузьминкам, то есть в «Русском балете», по фамилии Максов. Я никогда не понимал, что может связывать народного артиста с выпускником кулинарного техникума. Это не шутка. Максов действительно закончил Бакинский кулинарный техникум. Как он оказался «при балете», непонятно, впрочем, говорят, что сейчас Максов работает в Министерстве культуры РФ. Прямо как в известной цитате про кухарку, которая может управлять государством…

67

В общем, под шумок, под теплое винцо в Париже я выпросил у Гордеева станцевать «Жизель». Вячеслав Михайлович находился в расслабленном состоянии. Надо пояснить, что «Жизель» в те годы в ГАБТе была «дежурным» спектаклем. Как только «дыра» в афише образовывалась, сразу ставили «Жизель», балет шел не только вечером, но и днем. В городских театральных кассах на утренний спектакль всегда можно было купить билет, пустые места имелись на ярусах и даже в партере. Танцевали «Жизель» все подряд, кроме меня. Мне надо было об этом хорошо попросить. Вот я в Париже и попросил.

Вячеслав Михайлович дал себя уговорить не только «на «Жизель», но и «на Надежду Павлову», с которой я мечтал станцевать этот балет. Однако Гордеев предупредил: «Она не согласится». «Надежда Васильевна со мной согласится», – ответил я.

Приехав в Москву, я побежал к Павловой. Надя сказала: «Хорошо, а ты „Сильфиду“ со мной станцуешь?» – «Естественно, Надежда Васильевна, я вам что хотите станцую!»

Партию Альберта я готовил практически самостоятельно. Иногда ко мне на репетиции заходила Уланова. Мы с ней сделали выход Альберта в I акте. Но в тот период она редко появлялась в театре. На моей премьере в «Жизели» Галины Сергеевны не было – по-моему, она легла опять в больницу. Партию Альберта мы с ней доделывали гораздо позднее. Но вариацию из II акта я Улановой успел показать, она ее одобрила.

В помощь моим самостоятельным репетициям была кассета с видеозаписями партии Альберта в исполнении Н. Фадеечева и М. Лавровского. Для меня – это эталон. Вариацию я собрал сам, как мне нравилось. Я взял вариант В. Васильева. Так танцевал Чабукиани, он этот вариант в свое время Владимиру Викторовичу и показал.

Параллельно с собственными репетициями у меня шли репетиции с Павловой. Она приходила на «Жизель» больше двух недель, репетировала столько, сколько надо, без всяких капризов или недовольства.

По дороге к «Жизели» мы с Надей 5 мая станцевали еще и «Сильфиду». Перед этим произошел довольно забавный эпизод. После класса мы с Семёновой зашли в балетную канцелярию. Входит Надя. Ни «здравствуйте», ни «до свидания», с ходу, своим низким, без всякого выражения, голосом: «Марина Тимофеевна, мы с вами не доделали „Сильфиду“».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное