Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Моя гастрольная жизнь в тот период сосредотачивалась вокруг школы, Большого и Мариинского театров. Самостоятельно я выбрался на выступление только один раз, в Самару, бывший Куйбышев, – танцевал там в концерте.

Тогда в театральной ложе меня познакомили с Аллой Яковлевной Шелест. Она сказала мне очень добрые слова, было очень приятно. Шелест, как и ее соученицы по классу А. Я. Вагановой, просто так комплименты не раздавала.

Самара мне запомнилась каким-то вымершим постсоветским пространством, страшной бедностью, но Волга там потрясающе красивая. И еще. Все время хотелось есть, а в ресторане гостиницы «Волга», где я жил, давали какие-то деревянные котлеты. Я пошел в город, чтобы купить хоть какую-нибудь колбасу. Но вместо еды в продуктовом магазине продавались вещи и книги. В результате, вместо колбасы, которую нигде так и не удалось обнаружить, я купил «Историю проституции», написанную в конце XIX века и переизданную сразу после распада СССР.

Кроме книги, я купил какие-то конфеты в железной коробке с изображением красивого ребенка на крышке. Храню эту коробку в память о той поездке до сих пор. Не зря мама за мое пристрастие к «собирательству» называла меня «сыном Плюшкина от Коробочки». Кстати, в Самаре мне впервые заплатили гонорар за выступления.

66

В том же сезоне я впервые в жизни оказался в Париже. Весь мир отмечал 125-летие со дня рождения С. П. Дягилева. В российском посольстве решили дать гала силами звезд Мариинского и Большого театров. Под это святое дело в Париж съехалось едва ли не все театральное руководство, взяв с собой и некоторых артистов. А. Баталов с Э. Тарасовой танцевали «Шехеразаду», У. Лопаткина – «Умирающего лебедя», А. Уваров с женой – «Седьмой вальс», а я, как обычно в таких случаях, исполнял самое «легкое» – «Нарцисса». Сцена в зале заседаний оказалась шириной два метра, длиной метров восемнадцать. Танцуй как хочешь. Когда я это увидел, тоскливо поиронизировал: «Слушайте, товарищи, ну, почему опять я буду мучиться? Почему у меня нет номера „Умирающий лебедь“? Я бы его исполнил даже на крышке гроба!»

Но благодаря этому концерту я посмотрел Париж в апреле. И благодаря папе одной девочки – тоже.

Незадолго до приезда во Францию я со школой ездил в ЮАР и Намибию. Летели долго, пересекли экватор, по такому случаю «Аэрофлот» выдал нам памятные грамоты. В Африке мы провели больше месяца. Там с Олей Суворовой я впервые станцевал Принца во II акте «Лебединого озера».

Среди учащихся была девочка – Лола Кочеткова. Ее папа по ЮАР тоже с нами путешествовал, он был дружен с С. Н. Головкиной. Мы с ним во время этой поездки много общались, очень симпатичный человек.

А в ЮАР самый популярный сувенир – фигурка жирафа, вырезанная из цельного куска дерева. И, когда мы оказались на базаре, мне один жираф очень приглянулся. Но Софья Николаевна возмутилась и сказала, что с этим жирафом меня никто в самолет не пустит. Лолин папа ее поддержал: «Коля, да не надо тебе это, не надо!» Я приуныл и был просто сражен, когда через пару дней он подарил мне жирафа. Да какого! Не рыночного, а какого-то уникального, редкой породы дерева, который наверняка, стоил целую кучу денег. Жираф оказался выше меня ростом. Я летел с ним в Москву в обнимку, в бизнес-классе, не выпуская из рук свое сокровище. Довез жирафа до двери своей квартиры и полез за ключами. Тут-то и произошла катастрофа. Жираф вдруг скользнул вдоль стены и с грохотом свалился на пол, отбив оба уха. Но я его подлатал, и теперь он в полном порядке, работает «вешалкой» для моих наград.

Когда Лола узнала, что я еду в Париж, где жил ее папа, попросила передать ему какие-то подарки. Она принесла мне пакет: «Он тебя встретит прямо в аэропорту».

Прилетаем в Париж рано утром. В аэропорту меня встречает шикарный лимузин. Все едут в российскую резиденцию, а меня везут в фантастические апартаменты, где жил Алик, Алимжан Тохтахунов, для меня – Лолин папа.

И первым делом, не заезжая домой, мы направились к Théâtre des Champs-Élysées, завтракать в кафе «L’Avenu» на улицу Монтень. Там некогда жила Марлен Дитрих и сегодня живут многие звезды.

Париж буквально опьянил меня: апрель, тепло, солнце, всюду цветущие деревья, зеленые газоны. Мы завтракали роскошно какими-то несусветными круассанами, черной икрой… В общем, я наелся так, что казалось, из-за этого стола уже не вылезу никогда. А впереди концерт с «Нарциссом»…

И тут Алик уговаривает меня остаться в Париже еще на три дня. Мне тут же поменяли билет. Все живут в российском посольстве, а я – у Алика дома. Лежу на кровати, Эйфелеву башню вижу – роскошная картинка. Другие окна его квартиры выходили на садик дома, принадлежавшего Саддаму Хусейну.

Я спросил Алика: «Вы хотите пойти на концерт?» Он ответил: «Конечно, хочу, я хочу на тебя посмотреть». Я поинтересовался, на какую фамилию заказать билет, он сказал: «На Тохтахунова, конечно!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное