Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Пресса и на этот раз не поскупилась в отношении меня: я был объявлен холодным, неэмоциональным, не понимающим, что такое актерское мастерство. Особенно расстарались по этому поводу на одном из балетных сайтов в Интернете, который совсем недавно вошел в нашу жизнь. Я читал все это, принимал близко к сердцу и расстраивался. Особенно меня тогда задел упрек в плане актерства. Как-то не сходилось. Среди моих почитателей были выдающиеся актеры современности: А. С. Демидова, А. Б. Фрейндлих, М. М. Неёлова, О. П. Табаков… Я не слышал от них: «Поздравляю, душка!» В моем исполнении они видели не «танчики», а настоящие, глубокие спектакли.

Во время гастролей в Лондоне на одном из моих балетов присутствовала «оскароносная» Ванесса Редгрейв. Не успевая зайти за кулисы, чтобы поздравить лично, она отправила мне письмо на адрес Большого театра. В конверт была вложена ее фотография с автографом и слова восхищения в мой адрес, кстати и моим мастерством как актера тоже. Кому верить после этого – актерам с такими именами или бывшим физикам, химикам, сантехникам, выпускникам кулинарных техникумов и прочим подобным, решившим, что они что-то понимают в балете?

74

Как можно заметить, в те годы, а это был мой 10-й сезон в ГАБТе, я постоянно танцевал в Мариинском театре. Не припомню имени другого артиста балета, который бы, несмотря на вековое балетное противостояние между Москвой и Петербургом, с успехом танцевал как в Большом, так и в Мариинском театре, и главное, был принят зрителем.

Оттанцевав «Легенду», я приехал в Мариинский театр, где С. Вихарев сочинял свою версию «Баядерки». Весь май прошел в постановочных репетициях, Сергей и я – в зале, вот и вся компания.

Вихарев приносил и показывал мне копии нотации «Баядерки» М. И. Петипа, то есть копии записи хореографии с помощью сложной системы, состоящей из нот, различных знаков и символов, сделанной по системе В. Степанова. В начале XX века региссером, то есть человеком, призванным «регистрировать», фиксировать хореографический текст спектаклей Императорского балета, был назначен Н. Сергеев. Вместе с помощниками он сделал записи ряда постановок Петипа. В багаже Сергеева они эмигрировали за границу, а потом осели вместе с другими документами Мариинского театра в университетской библиотеке Гарварда, получив название «Сергеевская коллекция».

Записи эти у меня сразу вызвали неоднозначную реакцию. Я уже говорил о том по поводу работ П. Лакотта и хочу подчеркнуть еще раз: восстановить по ним старинную хореографию совершенно невозможно. Вихарев в этом смысле работал, полагаясь на собственный вкус. Помню, как Сергей говорил, задумчиво глядя в листы, испещренные знаками: «Значит, так, делаем это, а это… это делать не будем».

Настоящее же впечатление на меня произвели копии клавира «Баядерки» из архива Мариинского театра. Из них, видимо, рукой самой М. Ф. Кшесинской (ушедшей в декрет – в 1902 году она родила сына) была вырезана маникюрными ножничками музыка ее вариаций, чтобы никому из балерин не пришло в голову их танцевать!

А вот художник Т. Логинова реально восстановила костюмы по эскизам Е. Пономарева, версии 1900 года. Кто-то из артистов Мариинского театра уменьшал чалму, убирал какие-то детали, укорачивал свой костюм, который в оригинале эскиза доходил до колен. Пропорции моего тела позволили не изменить ни одной детали, костюм сидел на мне как влитой.

Но со многими другими костюмами балета Вихарева была беда, танцевать в них то, что он сочинял, было практически невозможно. Кстати, о «восстановлении» старинного балета по записям Сергеева: общеизвестно, что танцовщики-премьеры в балетах Петипа вообще не танцевали! Партией Солора П. Гердт, как известно, отмечал 40-летие службы в театре. Солору «помог» затанцевать только в 1941 году В. Чабукиани, а Золотого божка сочинил для себя Н. Зубковский в 1948-м… Какой уж тут Гарвард!

75

Когда выпадало свободное время, я зачитывался мемуарами директора Императорских театров В. А. Теляковского, которые в то время начали выходить в свет в полной версии с очень интересными комментариями. В общем, наслаждаясь книгой и репетируя «Баядерку», я был весь в искусстве. А в Мариинском театре тем временем шла своя жизнь. Втихаря от меня готовили другой состав исполнителей.

Подошло время примерки костюмов, мне сказали, что со мной туда хочет пойти помощник Вихарева. Идем, и тут я понимаю, что меня ведут в мастерские какими-то окольными путями. Потом выяснилось, что там в этот момент мерил костюмы ученик ведущего педагога театра Г. Н. Селюцкого – Игорь Колб, которого приготовили мне на смену в партии Солора. Помню фразу Светы Захаровой: «Не даст Махар тебе премьеру никогда станцевать!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное