Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Я торопился в Москву, где происходило следующее. Мне удалось убедить Иксанова восстановить «Легенду о любви». В то время Анатолий Геннадьевич ко мне прислушивался, хорошо ко мне относился. Я не только для Мариинского, но и для Большого театра был курицей, несущей золотые яйца. Однажды пошли с Иксановым на телевидение, и он в прямом эфире сказал, что восхищается мной, сказал, что я исполнил больше всех спектаклей в сезоне. «Спасибо» надо было говорить не только мне, но и балетному руководству нашей труппы, державшему меня на «скамейке запасных», чтобы в последний момент вызвать на замену вместо какого-нибудь раскапризничавшегося премьера.

Замен я действительно больше всех танцевал. И в отличие от многих своих «сотоварищей»-премьеров, никогда не требовал двойной или тройной оплаты, не ставил условий, близких к шантажу. Мне в голову не могло прийти настаивать на каких-либо поощрениях, даже в виде вынесения благодарности. В моем личном деле нет ни одной благодарности от Большого театра за спасение не одного спектакля. Несмотря на то что из-за этого мне порой приходилось лететь через океаны.

На восстановление «Легенды» пришел Ю. Н. Григорович. «Коля, кого ты выберешь в партнерши, те и будут первый состав, потому что первый состав – это ты», – сказал Юрий Николаевич. «В труппе узна́ют, что я выбирал, – обидятся! Это ваш спектакль, ваша премьера – кого вы назначите, с тем и буду танцевать», – ответил я. Он хмыкнул: «Ну, научился ты, Цискаридзе, дебри проходить». Моей Мехменэ Бану стала Н. Грачева, Ширин – А. Антоничева.

Репетиции для меня начались нетривиально. Я подошел к Никонову, назначенному главным репетитором по мужчинам: «Владимир Леонидович, я вас очень уважаю, но мой педагог Фадеечев, поймите меня правильно. Давайте мы с вами создадим видимость, чтобы Григорович был доволен. У меня же балет, танцованный не один сезон». «Да-да-да, я все понимаю», – улыбнулся Никонов. Так и сделали. Когда на репетицию приходил Хозяин, мы создавали видимость некоего творческого процесса. Но в основном мы каждый день проходили балет от начала до конца. Я уже молился, когда же наконец состоится эта премьера!

И вдруг на генеральной репетиции, стоя за кулисами перед своим выходом, чуть ли не снимая «шерстянки», я понимаю, что по-настоящему не «почистил» партию, не покопался в деталях. Мне прямо нехорошо стало. Одна нога уже на сцене, а сам думаю: «Боже, как страшно! Не опозориться бы сейчас!» Пронесло, станцевал прилично, но на следующий день подошел к Фадеечеву: «Николай Борисович, можете не приходить, но мне надо порепетировать». – «Коко, ну ты, как обычно, в своем репертуаре! Вчера же танцевал генеральную, все было нормально». – «Вам правда понравилось?» – «В общем, да, но тут корпус надо добавить, а там руки бы сделал поменьше…» – «Конечно сделаю. А что еще почистить?» И пошел я репетировать своего Ферхада в зал. «Легенду» нельзя танцевать с налета.

Еще Григорович «отнял» у моего Ферхада кайло – инструмент типа молотка для работы с камнем. В предыдущей версии балета Ферхад шел в горы искать воду, у него была вариация с кайлом. «Убери это! – скомандовал Юрий Николаевич. – В твоих руках, Коля, оно ужасно смотрится, все-таки ты художник». Так кайло навсегда исчезло из «Легенды о любви».

Когда генеральная репетиция закончилась, Григорович стал делать поклоны. Кому-то может показаться – ну, какая разница, кто из артистов когда выходит! Большое заблуждение. Я уже рассказывал, какие бои идут за места на поклонах в Парижской опере. Очередность в этом финальном балетном церемониале демонстрирует статус артиста по нарастающей, подчеркивая, кто на сцене главный.

Раньше на «Легенде» как кланялись – сначала Визирь, потом Ферхад, Ширин, последней выходила Мехменэ. Но в новой редакции Григорович изменил финал – Ферхад, давший народу воду, уходил в закрывающуюся Книгу, как в легенду, в вечность, благодаря своему подвигу; Мехменэ и Ширин преклоняли перед ним колени. То есть изменился смысл балета: не Мехменэ, а Ферхад становился главным героем спектакля.

Юрий Николаевич сидел в зале с микрофоном: «Поклоны будут так – сначала Визирь, потом Ширин, потом Мехменэ, а потом Коля». Что тут началось! Боже! Прямо на сцене зарыдала Грачева… Ко мне тут же подбежали: «Не делай глупость, пойди откажись, она прима-балерина, она должна выйти на сцену последней!» – «Автор в зале, подойдите и скажите ему, почему вы со мной обсуждаете его решение?» – «Твои интриги, всем понятно, что ты это замутил!» По театру уже распустили слух, что якобы я пришел к Григоровичу и поставил это условие. Наивные, без воображения личности. Можете себе представить человека, который бы ставил условия Юрию Николаевичу?! Хотел бы я на такого посмотреть…