Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

А у меня в Большом театре две «Пиковые дамы» в афише стояли. Я уехал на три дня в Москву, и именно в эти три дня Гергиев пришел посмотреть репетицию «Баядерки»! Молодец Вазиев. Вернувшись в Питер, дальше репетирую, танцую сценический прогон. Завтра премьера, вывешивают состав, и оказывается, что Солора танцую не я, а Колб. Потом мне рассказали, что за мою кандидатуру выступили все ведущие педагоги Мариинского театра, за исключением Селюцкого, конечно. К Гергиеву ходила даже Г. Т. Комлева, сказала, что «нельзя такое делать, есть разница между Цискаридзе и этим мальчиком»…

Я никакой волны поднимать не стал, пришел в канцелярию: «Дайте мне хоть место в зрительном зале. Хочу посмотреть спектакль, я столько сил и времени на него потратил». И мне дали место в ложе, над Царской, с правой стороны, как сейчас помню, место № 1. Новости Мариинского театра хоть и распространяются быстро по городу, но много людей пришло в театр в тот вечер, чтобы посмотреть именно меня. А меня нет.

Поскольку «Баядерка» – спектакль долгий, чтобы не опоздать на ночной поезд в Москву, я пришел в театр с чемоданом. Пока я этот чемодан пристроил, получилось, что я вошел в зал за одну секунду до того, как начали тушить свет. Зашел, поздоровался с сидящими там А. Асылмуратовой и К. Заклинским. Судя по их лицам, они очень удивились, что у меня место № 1. К тому же они так уплотнились, что мне пришлось туда пробираться и стульчик свой подвинуть, чтоб удобно было сидеть, все-таки ножки у меня не маленькие. Из-за того, что я появился в ложе, да еще стал и стульчик двигать, меня увидел весь зрительный зал. Публика начала аплодировать и кричать: «Цискаридзе, браво!» Видно, все уже были в курсе сложившейся ситуации. Я встал, как воспитанный человек, раскланялся. На что Асылмуратова ядовито заметила: «Это должно войти в историю Мариинского театра!» Наконец потушили свет, и дальше началась белиберда.

Колб выскочил на выходную вариацию с луком, видно, хотел поразить всех, но обращаться с луком уметь надо. В результате лук был отброшен, и тогда этот Солор начал прыгать, как умел… С молодой исполнительницей Никии – Дарьей Павленко – и вовсе произошел конфуз. В Мариинском театре надо быть очень внимательным по отношению к основному занавесу. Балерина этого на премьере не учла, в итоге ее Никия умерла прямо на рампе, занавес закрылся уже у нее за спиной. Когда она открыла глаза, чтобы встать, поняла, что случилось страшное. В зале раздался смех… Для разрушения храма в конце балета была задействована машинерия якобы XIX века, ее ни разу вместе с артистами не опробовали. Несчастные, изображавшие убитых, легли прямо по рампе, чтобы кирпичи ненароком в голову никому не попали. В общем, спасайся кто может. Я смог.

76

На «Баядерке» в редакции С. Вихарева я как артист впервые попал в ситуацию острой конкуренции между Петербургом и Москвой. Меня сняли с премьеры спектакля, потому что я не являлся артистом Мариинского театра.

Вернувшись домой, я обнаружил, что в Большом театре до нелепости обратная ситуация. Балетное руководство вдруг решило, что достойных ведущих танцовщиков в ГАБТе нет. И надо срочно укреплять их состав, приглашая иностранцев, чтобы те нам показали, как надо танцевать «Жизель», «Сильфиду», «Спящую красавицу»… Быть может, они хорошие артисты были, но, привыкнув танцевать на маленьких сценах, выходя на «полигон» Большого театра, как правило, терпели неудачу.

Я снова обратился к Иксанову, на что услышал: «Руководство на вас жалуется, говорит, что Цискаридзе один хочет исполнять все спектакли». «Во-первых, это неправда, – сказал я, – а вообще-то, чем плохо? Я в очень хорошей форме. Почему у меня один спектакль в месяц? Объясните!»

И в июне – 2, 4 и 6-го мне поставили подряд три «Жизели» с разными балеринами. Хотели – получите! Акимов говорил всем и каждому: «Он не выдержит, он сломается, он откажется!» Но я все спокойно станцевал и снова задал вопрос Иксанову: «Почему нельзя это сделать без нервов, спокойно?» И, как всегда, в ответ была тишина…

Впереди нас ждали гастроли в США, в Вашингтоне, куда мы везли два названия – «Лебединое озеро» и «Баядерку», всего 6 спектаклей. А. Волочкова танцевала с Е. Иванченко, премьером Мариинского театра. А. Антоничевой предстояло танцевать попеременно то с А. Уваровым, то со мной четыре спектакля. У нас с Аней всегда были хорошие отношения, мы вместе часто вели балеты. А тут она вся была на нерве от напряжения, усталости и переживаний на личном фронте.

Закрывались гастроли «Лебединым озером» в редакции Ю. Григоровича. Станцевали мы его очень прилично. А на мои спектакли поклонники приезжали не только со всей Америки, но и из Европы, Японии. В общем, приехала одна японская пара в Вашингтон и прислала мне букет величиной с меня ростом. А в Америке, как я уже говорил, не выносят цветы на сцену. Кто-то из устроителей предложил: «Как красиво! Пусть для Николая вынесут цветы, все-таки последний спектакль…»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное