Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Пётр Антонович начал со мной на практике готовить «Коппелию», будь она неладна. Когда Андрей Уваров на выпуске это танцевал, а я ходил где-то сзади, среди горожан, и думал: «Боже, какая нудная вариация!» Я не мог даже представить, что следующие два года я буду это делать каждый день. До сих пор слышать не могу эту музыку, сколько лет прошло, а у меня аллергия на «Коппелию».

Пестов понимал, что у меня маленькие шансы выиграть у Вахтина и Белоголовцева, потому, на всякий случай, он готовил со мной еще и вариацию графа Вишенки из «Чипполино» в хореографии Г. Майорова. Но, придя на репетицию, Генрих Александрович воскликнул: «Нет, Цискаридзе – это эксклюзивный вариант! Две части вариации? Ему нужно четыре!» Он позвонил К. Хачатуряну, музыку перекомпоновали. Это для меня-то, который две части еле выдерживал.

Но «Коппелия» была хуже: там присутствовали два tours, которые для меня в тот момент были как бином Ньютона. Пестову надо поставить памятник за результат, но лупил он меня нещадно. Как только, танцуя, я начинал падать, он подбегал и меня ударял, чтобы я встал и двигался дальше. На какой-то репетиции я повторял вариацию пять раз подряд. Музыка заканчивалась и начиналась снова, и Пётр Антонович снова меня толкал, чтобы я шел в угол, на начало…

Первый раз я вариацию проходил более-менее. Во второй раз уже спотыкался. В третий раз начинал падать. В общем, когда эта экзекуция закончилась, я упал, и у меня изо рта пошла пена. Пестов подошел и целиком лейку воды на меня вылил. Но он добился своего – я стал выдерживать вариацию, начала вырабатываться выносливость.

И вот наступил конец декабря. Пётр Антонович был очень опытный игрок. Он все рассчитал: я – класс «А», Белоголовцев – класс «В». Значит, Дима будет танцевать после меня. Вахтин старше меня, III курс, – значит, он будет танцевать последний. У меня две вариации, а у них по одной. Я сначала танцую Вишенку, потом они танцуют «Коппелию», а потом я танцую «Коппелию». Понятно?

Станцевал я Вишенку очень прилично. Стою у станка в кулисе, спиной к сцене, греюсь дальше для «Коппелии». Петя рыщет, как раненый лев, около меня, то одну гадость скажет на ухо, то вторую. Ну скажи ребенку: «Коленька, молодец, первую вариацию станцевал не совсем паршиво». Ну что-нибудь такое – ведь первая вариация в жизни, не умер этот ребенок. Нет!

В этот момент объявляют: «Дмитрий Белоголовцев, вариация из балета «Коппелия», и Пестов крадучись начинает двигаться к верхней кулисе, туда, откуда выходит Димка. Встал. Стоит. Звучит первая музыкальная фраза, и Пестов вдруг возвращается, радостно потирая руки: «Иди посмотри!» Я подхожу и вижу: в самом центре сцены валяется Димкина туфля. Она слетела с его ноги на первом же прыжке! Белоголовцев, как мог, дотанцевал в одной туфле вариацию, покланялся, убегая, со злостью пнул эту туфлю. Но вместо того, чтобы улететь в кулису, злосчастная балетка, описав в воздухе красивую дугу, полетела к заднику. Разъяренный Димка побежал и ударил туфлю еще раз, в зрительном зале раздался хохот. Пестов, очень довольный, сказал: «Ну, можно не танцевать!»

Вахтин вариацию исполнил, как умел. Я станцевал прилично, я был подготовлен. Конечно, это было слабенько, но намного профессиональнее, чем мои конкуренты.

Хотя мне явно не хватало физической силы. Наверное, Пётр Антонович по этому поводу маму просветил. Она постоянно заставляла меня есть. Покупала дорогое мясо, даже научилась делать какие-то особенные котлетки. А я любил наши школьные котлеты, в которых мясо еще надо было поискать! И в какой-то момент мама не выдержала: «Никочка, ты понимаешь, мальчику мясо нужно, мясо, а ты все время картошка да картошка. Картошка – это крахмал, а от крахмала только воротнички стоят. Мальчику нужно мясо…»

23

Приближались каникулы. Но Пётр Антонович, добрый человек, сказал тихим голосом: «Каникулы – это для тех, кто хорошо учится, а для тех, кто учится неважно, класс будет. Кто хочет, тот придет». Понятно, что все каникулы минимум 6 часов в день у нас был класс.

С 21 по 23 марта 1991 года на базе школы должен был пройти семинар педагогов хореографических училищ со всего СССР. Это было последнее мероприятие всесоюзного масштаба. Советский Союз разваливался на глазах, но семинар состоялся. Нашему классу предстояло 22 марта показать урок классического танца II курса.

Утром 20 марта я, как обычно, встал, чтобы идти в школу. Смотрю, стоит мама в коридоре и с кем-то, очень странно, растягивая слова, разговаривает по телефону. Я, проходя мимо нее в ванную, спросил: «Мам, ты что?» Помылся, захожу в комнату – она сидит. Спрашиваю у нее что-то, а она странно отвечает. Я к соседке: «Нина, с мамой что-то не то!» Та зашла к нам в комнату и сразу поняла, что маму инсульт разбил. Вызвали скорую, в больницу ее не забрали. Нина выпихнула меня на занятия. После первого урока я позвонил домой. Нина сказала, что вторая скорая тоже маму отказалась забирать. Врач сказал: «Она к вечеру умрет, пусть умирает дома, уже будете звонить в морг».