Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Помню такой случай в 4-м классе. У Пестова поднялось давление, я с одним своим одноклассником повел его в училищную медчасть. Мы никуда не ушли: во-первых, при нас остался пестовский портфель, во-вторых, через щелку приоткрытой двери можно было наблюдать комичную картину. Еще недавно грозный педагог, бледный и испуганный, наотрез отказываясь от укола, капризничал как малое дитя! Кроме того, Пётр Антонович был маленького роста. Сидя на кушетке, он болтал в воздухе своими ножками, которые даже до пола не доставали. Наш главврач, красивая женщина, его уговаривала: «Ну, Пётр Антонович, не бойтесь! Я вас буду за ручку держать!» Наконец Петя согласился и, приспустив брюки, дрожащий, униженный, лег на кушетку. И тут же профессиональным глазом заметил в узком дверном проеме наши глумливые физиономии! Думаю, нет смысла пояснять, что с нами потом происходило на классике…

«Я вас буду за ручку держать!» – вот что Пестову было нужно. И мама этому полностью соответствовала. Петя, видимо, в ней мать нашел, любил к ее груди прильнуть.

В общем, Пестов пришел маму навещать, принес конфетки, цветочки, стоит трогательный такой. А она Петра Антоновича называла «мой Градусник», потому что он маленький был. Мама, она же с юмором, говорила: «Всю жизнь мужики были у меня два метра, а тут иду, прям смотрю, „Градусник“ со мной идет!»

В общем, «Градусник» пришел маму навестить. Узнав про это, Жаклин навела в доме идеальный порядок, сбегала с утра на рынок и наготовила невероятное количество еды: чашушули, рыбу фиш, всего остального.

Пётр Антонович вошел, присел. Заходит Жаклин: «Здравствуйте, меня зовут Жаклин». Тот, бедный, сразу от нее шарахнулся, он ей по грудь был. А она говорит: «Сейчас я вас буду кормить». Петя в ответ: «Нет-нет, я не хочу есть!» Жаклин на него так смотрит: «Вы меня оскорбляете как женщину». Он не понял: «В смысле?» Она говорит: «Я двое суток готовила, надела выходное платье, а вы не хотите со мной провести вечер? Молодой человек, вы еще со мной будете пить сейчас!»

Я, сидя на своей кровати, понимаю, что, возможно, будут бить. Казалось, что у мамы с минуты на минуту случится второй инсульт, вот здесь, на месте. Пётр Антонович как-то сразу торопливо согласился: «Да, конечно, я поем». Ему принесли «море» еды – конечно, ему все понравилось. Мама лежит, говорит: «Пётр Антонович, вам…» – «Да, да, да, Ламарочка, мне так все нравится!» В общем, он ест, ест, ест. Жаклин опять за свое: «Давайте выпьем!» И вдруг: «А что вы нашему Никочке преподаете?» Пётр Антонович говорит: «Я веду классический танец». – «Это что значит?» – решила уточнить Жаклин. «Ну, я его учу танцевать», – сказал Пестов. «Нашего Никочку? Вы?!» – поразилась Жаклин. «Ну, да», – уже как-то неуверенно подтвердил Пётр Антонович. Она говорит: «Господи, чему вы можете научить нашего Никочку?! Он высокий, красивый, стройный, а вы такой маленький и страшный».

Я смотрю на маму и понимаю, что «03» нас не спасет, вызывать надо «покойницкую». Мне так смешно, в глубине души умираю от хохота, а с другой стороны, понимаю, что теперь мне в классе придет конец, этого Пестов уж не простит никогда. А еще надо напомнить, что Пётр Антонович заикался. А когда он волновался, то заикался еще больше. Но тут у него дар речи вообще пропал. Петя понимал, если Жаклин только поведет своей мощной грудью, она его просто раздавит. Потому что, когда Жаклин заходила в нашу комнату, в комнате место заканчивалось. Она была крупная еврейская дама.

В общем, Пётр Антонович как-то робко пытался оправдываться, что, необязательно обладать большим ростом, чтобы хорошо учить. Его сбивчивую речь Жаклин слушала очень внимательно, а потом сказала со значением и понятным всем смыслом: «Вы его ХОРОШО учите – я ХОРОШО вас кормила!»

Когда наш «банкет» завершился, Жаклин проводила Пестова до лифта и вернулась очень довольная собой. «Что ты говорила?!» – простонала мама. «А что, – важно заявила Жаклин, – пусть знает, Никочка не сирота, у него есть кому его защитить!»

25

Как только мама окрепла и встала на ноги, она первым делом пошла в школу, чтобы поблагодарить Головкину. Если бы не ее помощь, понятно, чем бы это могло кончиться.

Их знакомство случилось совсем не по моему поводу. На протяжении долгого времени мама ходила в гости к своей подруге детства, с которой училась в Москве во время войны. Она была замужем за военным. И там, среди гостей, мама неоднократно видела Володю Гайдукова, тот тоже военным был. Однажды за столом кто-то сказал: «Володя, знаешь, у Ламары ребенок учится у твоей мамы?» – «В смысле? – удивилась мама. – Вы что, Головкин?» «Нет, – засмеялся он, – я – Гайдуков, но мама у меня Головкина».

Мама с Володей подружились, и Володя привел ее к Софье Николаевне. С того момента мама часто заходила в школу к Головкиной, они сошлись по каким-то своим женским делам. Мама ведь очень хорошо гадала, а Софья Николаевна в это очень верила.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное