Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Мама никогда не рассказывала, как и при каких обстоятельствах она начала гадать. С момента, как я себя помню, мама всегда гадала. Абсолютно всем гадала. И, когда ее не стало, много лет прошло, я встречал людей, которые ко мне подходили и говорили: «Мы знакомые такого-то человека. Ваша мама нам гадала, мы не поверили, а все сбылось, как она сказала. Мы ее часто вспоминаем…» В моей жизни это был неединичный случай.

Она и мне таким образом помогала. Например, у меня завтра экзамен, скажем, по географии или литературе. Мама раскладывала карты и называла номер моего экзаменационного билета. Я к этому времени уже хорошо учился, но именно этот билет мама меня заставляла выучить наизусть. И ни разу не ошиблась.

Но вернусь к дружбе мамы с Софьей Николаевной. На 75-летие мама подарила Головкиной старинную икону конца XIX – начала XX века. Это была грузинская чеканка, освященная, с изображением Богоматери. Когда вы заходили в кабинет Головкиной, у нее с правой стороны за спиной висела эта икона. А на столе стоял портрет Р. М. Горбачевой с автографом. После отставки Горбачева Раиса Максимовна лишилась своего почетного места, а мамина икона висела на своем месте до последнего.

Когда Софья Николаевна умерла, ее секретарь Зоя Александровна мне эту икону принесла: «Коля, забери, пусть мамина икона у тебя будет». Самое странное, что через некоторое время она бесследно исчезла из дома.

26

Несмотря на то что страна разваливалась на глазах, наша школа жила как прежде. В конце учебного года прошли экзамены, мы стали готовиться к гастролям в США, в городе Вейле. С педагогами нас было человек шестьдесят. Я первый раз собирался в Америку.

В то время Билл Клинтон набирал вес в политике США. А его дочь – Челси Клинтон – занималась балетом. Она брала уроки у Головкиной, для чего Софью Николаевну лично приглашали в Вейл. С 1989 года вместе с Головкиной в США стала ездить и наша школа. Софья Николаевна, обладавшая большими дипломатическими способностями, видимо, нашла с нужными людьми точки соприкосновения. Принимающей стороной был Ford Foundation, то есть Благотворительный фонд Форда. Летом 1991 года за месяц до нашего приезда в Вейл с Головкиной поехала пара наших преподавателей. Они давали мастер-классы американским педагогам, которые съезжались туда со всей Америки, и уроки американским детям, готовили с ними концертные номера, чтобы по нашем приезде можно было показать что-то типа совместного концерта.

Лететь предстояло долго, с двумя посадками: в ирландском Шенноне, потом в канадском Гандере на острове Ньюфаундленд. Затем в Нью-Йорке мы должны были переехать в другой аэропорт и лететь уже непосредственно в Денвер, от Денвера предстояло на автобусе еще два с лишним часа подниматься в горы. Долгая дорога.

Через аэропорт в Шенноне проходит огромное количество пассажиров. В него прилетают самолеты со всего света. Я впервые увидел гигантский Duty-Free с фантастическим количеством парфюма. И все пассажиры нашего рейса проследовали туда и побрызгались всем, что там имелось в наличии. Как мы долетели до Гандера, не знаю. Это была пыточная. Даже я, обожающий эти запахи, задыхался от невообразимой смеси ароматов вкупе с устойчивым запахом табака – в самолетах еще разрешали курить.

Приземлившись в Гандере, мы пошли по магазинам. В каком-то магазинчике, на самом верху, под потолком я обнаружил чудесную мягкую игрушку – зайчика, и влюбился в него с первого взгляда. Увидел его и понял, что я, кроме этого зайчика, не хочу ничего. А стоил он $60! А у меня в кармане пусто. Но я знал, что обратно мы будем лететь тем же маршрутом… И стал я жить мечтой об этом зайчике, потому что таких игрушек советские дети даже не видели.

Наконец мы оказались в Нью-Йорке. Этот город давно был у меня на слуху. В него направлялись многие из наших знакомых-эмигрантов. Они все летели через Москву. Кто-то у нас дома останавливался, кого-то мама ездила провожать в Шереметьево. И всегда это были рыдания, обнимания, потому что прощались навсегда. Очень грустно. И на слуху все время: «Америка, Америка, Америка» или, как это было у С. Довлатова, «в Америчку, в Америчку».

31 июля мы приземлились в JFK, то есть в аэропорту имени Дж. Кеннеди, чтобы потом переехать в LGA, то есть в Ла-Гуардию. Я представлял Нью-Йорк городом необыкновенной красоты, городом небоскребов. А вышли мы из здания, сели в автобус, поехали – всюду грязь, несусветные кучи мусора, какие-то одноэтажные, картонные домики, «теплушки» какие-то, но на фасаде обязательно американский флаг, размером больше, чем дом. Это была не встреча с Нью-Йорком, а встреча с ужасом, адом каким-то.

Прилетев в Денвер, мы отправились в Вейл, и душа моя ожила при виде такой красоты. Вейл – это американская Швейцария в штате Колорадо, элитный горнолыжный курорт. Вейл для американца – это европейский Санкт-Мориц, место отдыха миллионеров. Выше, в горах над Вейлом, находится маленький закрытый городок, туда въезд только своим. Там шале самых богатых семейств Америки: Фордов, Рокфеллеров, Клинтонов…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное