Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Когда спектакль закончился, к нам на сцену с поздравлениями подошли М. Т. Семёнова и Ю. Ю. Ветров, заведующий балетной труппой ГАБТа. Позже нам с Ржанниковой передали, что мы первые кандидаты на прием в театр.

Один спектакль следовал за другим – то в Большом театре, то в КДС, я много танцевал. И по школе поползли слухи, что я такой нехороший, а мама моя еще хуже – всё и всех купила…

А мама после инсульта так изменилась, что ее никто узнать не мог. Она приходила в школу на концерты заранее и всегда садилась в нашем театре на первое крайнее место в ряд перед проходом. Зоя Александровна всегда для нее это кресло специально занимала. Если маме становилось нехорошо, она всегда могла выйти из зрительного зала, никому не мешая.

И вот мама пришла на какой-то из концертов и заняла свое привычное место. Рядом с ней сели родители ребят из нашего же потока. Она их знала, а они ее не узнали. Завязался какой-то разговор, и мама услышала о себе и обо мне много интересного. Например, что она на самом деле миллионерша, ей принадлежат виноградники в Грузии, и что я – родственник Г. А. Шеварднадзе. Мама была очень выдержанная женщина. Надо отдать ей должное, она долго держалась, но, когда в мой адрес пошли отвратительные скабрезности, мама не выдержала: «Если вы не прекратите, я сейчас подойду к Головкиной и все это ей расскажу!» А Головкина сидит в соседнем ряду. А они хором: «Вы не знаете, какой это подлый ребенок…» И тогда мама сказала: «Знаете, я мама этого мальчика, меня зовут Ламара Цискаридзе. Я именно та, которая все здесь купила, потому, пожалуйста, прекратите!»

В конце декабря у нас стояли три концерта в Большом театре. А я слег с сильнейшим гриппом. Естественно, рвался в школу, даже рыдал, понимая, что сейчас мои партии отдадут другим и меня уже никогда на них не вернут. Видя, как я переживаю, мама сказала: «Ника, запомни: всегда дай своим конкурентам возможность выступить, тебя больше будут ценить. Вот ты посмотришь, ты вернешься – о них никто говорить не будет. Если ты достоин этого, конечно». В итоге произошло так, как сказала мама. С тех пор я этому правилу железно следовал. Я всегда давал возможность выйти второму составу или сам выходил вторым составом. Никогда не боролся за то, чтобы у кого-то что-то отобрать. Я знал, что я – есть я, и я умею так. А если вам не нравится, не приходите на спектакли с моим участием.

31

После каникул мы стали готовиться к госэкзаменам и заключительному выпускному концерту. Пестов, как обычно, в своей манере мне заявил: «Вот смотри, Цискаридзе! Ты настолько бездарен, у тебя же нет saut de basque, нет cabriole…» Какой saut de basque или cabriole у меня мог быть, если Петя меня этому не учил никогда в жизни?! Он сам не знал, как это делается, не зря называл себя педагогом средних классов. «„Жизель“ ты не можешь, – сладострастно продолжал Пётр Антонович, – „Дон Кихот“ ты не можешь, „Корсар“ ты не можешь. Вот что ты можешь? „Пламя Парижа“ ты тоже не можешь. Только „Обера“!» Я стою и думаю про себя – ничего себе, а что есть сложнее этого «Grand Pas Classique» на музыку Д. Обера, которое В. Гзовский сочинил для И. Шовере и В. Скуратова? Все, что Пестов назвал, – это гораздо легче, чем «Обер»!

В те годы не существовало никакого YouTube, Интернета. Где взять ноты, где взять запись, где взять фонограмму? Я позвонил Крапивину, у него очень много видеокассет было, и говорю: «Знаете, Пётр Антонович сказал, чтобы я…» – «Приходи, я тебе покажу». Я пришел, но у Крапивина оказался вариант pas de deux, который танцевали Т. Палий и В. Малахов. А я хотел станцевать подлинную версию Гзовского, которую исполняла С. Гиллем, – этуаль Парижской оперы, я ее обожал с 4-го класса!

…Однажды Пестов, как обычно, послал меня заполнить журнал в методкабинет. Пришли кто-то из педагогов классики, включили видеокассету с новым американским фильмом о Н. Макаровой. И вдруг вижу такую балерину! Сильви Гиллем. Я голову от журнала поднял и уже не мог отвести от нее взгляда. Я потерял дар речи – такая красота, музыкальность, точность. Она танцевала вариацию из «Grand Pas Classique» В. Гзовского на музыку Д. Обера. Наши педагоги давай ее критиковать: «Боже, никакого корпуса, а какой корявый аttitude…» А она делала французский аttitude! Они даже не знали, что есть разница между русским, французским и итальянским attitudes. Я ребенком это уже знал, у А. Я. Вагановой в книге все написано, откройте и почитайте.

В общем, Гиллем потрясла раз и навсегда мое воображение. Пестов ее не жаловал и называл, как я уже говорил, Сильва Вареску, намекая, что я люблю оперетту и канкан, типа туда мне и дорога. Но своей любви к Сильви я не изменял никогда, всю жизнь посылал ей цветы.