Мой театр. По страницам дневника. Книга I

Прихожу домой, начинаю маме выговаривать: «Мы кланялись. Понятно, Пётр Антонович не аплодирует, он невоспитанный человек. Но ты-то – воспитанный человек, ты что, аплодировать не умеешь?» Она мне: «Никочка, какое право я имею аплодировать? Все же знают, что я твоя мама! Представляешь, какой позор, вдруг кто-то скажет – сумасшедшая, своему ребенку аплодирует». Я говорю: «Мам, все равно, там же на сцене стоял не только я, стояли мои коллеги, ты могла им поаплодировать». Слышу: «Ну, они танцевали не очень хорошо, чтобы я им аплодировала». Они правда танцевали, как умели. Я не унимался: «Хорошо, но, может быть, тебе что-то понравилось? Хоть что-то. Ты два часа смотрела балет!» Тут мама ответила не задумываясь: «Ты в тюрьму хорошо ушел, с достоинством, голова высоко поднята была!»

Вообще, «родители в зрительном зале» – отдельная тема. Маша Былова мне рассказывала, как уже под конец карьеры, а она из простой, далекой от искусства, семьи, позвала своего отца в театр: «Пап, я – народная артистка, я всю жизнь танцую в Большом театре. Может, ты когда-нибудь сходишь, на меня посмотришь?» Он говорит: «Доченька, я же был на выпускном экзамене». Она говорит: «Это было двадцать пять лет назад». А он ей в ответ: «Слушай, вы, когда страдаете, вы ногу поднимаете. Вы когда радуетесь, вы ногу поднимаете. Он приходит – вы ногу поднимаете, он уходит – ногу поднимаете. Я это уже видел!»

14

Летом 1993 года никакого отпуска у меня не получилось, я плясал без продыху со школой. И сразу, без перерыва, отправился с труппой на двухмесячные гастроли по Японии. Вместе с артистами кордебалета я летел из Москвы в экономклассе. Прибыли в Иокогаму, мне вдруг: «Николай, вам вон в тот автобус». И сажают меня в автобус для избранных, привозят в отель, не туда, где разместили кордебалет, а туда, где жили «сливки»: Семёнова, Уланова, ведущие артисты.

И дают мне одному номер почти в сто метров! Для Японии это неслыханная роскошь. В нем все, включая открывание и закрывание штор, было автоматизировано, только кнопку нажать. На крыше отеля находился гигантский бассейн, что, конечно, не могло не произвести впечатления.

В Иокогаме я впервые в жизни ночевал в комнате один. Прежде рядом всегда находилась то мама, то няня, на гастролях со мной в номер каждый раз еще кого-то селили. А тут – один, совсем один! Я, счастливый, разлегся на большой кровати и вдруг понял, что не могу заснуть. Непривычная тишина стояла вокруг. Дома как я спал? С одной стороны моей подушки находился наш телевизор, который допоздна смотрела мама, с другой стороны, через тонкую стенку, стоял телевизор соседей. Так я и спал между двумя телевизорами. А тут тишина гробовая, пришлось открывать какое-то пожарное окно, чтобы услышать хоть какие-то звуки города. Только тогда я и смог заснуть. Что взять с «дитя коммуналки»?

Гастроли Bolshoi Ballet проводило агентство «Japan Art». Эта компания по всему миру с юного возраста отслеживала одаренных детей, чтобы понимать, в кого впоследствии стоит вкладывать деньги. Поэтому на втором сезоне работы в Большом театре японцы объявили меня «молодой звездой». Я давал интервью, ездил на встречи с поклонниками русского балета. В Гиндзе, самом шикарном районе Токио, на одном из огромных билдингов, я видел свое гигантское изображение. Жаль, что не додумался сняться на таком фоне! Впервые в жизни я чувствовал, что значит быть премьером Bolshoi Ballet, и пребывал в восторженном состоянии. Однако моя эйфория продлилась недолго.

Для переездов труппе предоставили пять автобусов. В первом автобусе размещались только педагоги и ведущие артисты. Остальные сидели плотненько и в автобусах совсем другого класса. А в нашем каждый человек занимал не кресло, а целый ряд: ряд – Семёнова, ряд – Уланова, ряд – Былова и так далее, согласно своему рангу в театре. В автобусе этом было рядов тридцать восемь. Он, конечно, был самый навороченный: телевизоры, везде хрусталь, пахло очень вкусно. Избранных оказалось человек шестнадцать-семнадцать. Значит, семнадцать рядов. Потом шли совершенно пустые ряды, и только на самом последнем ряду лежала табличка с надписью: «Цискаридзе».

Скоро я понял неприятную закономерность. Я ездил в суперавтобусе только тогда, когда в Японии находился Григорович. А за два месяца он приезжал к нам три раза. Когда Григ улетел в первый раз, и я подошел к своему автобусу, меня туда просто не пустили. Я во второй автобус, меня и во второй не пустили, в третий, четвертый, пятый – не пустили. Я не указан нигде, говорят: «Идите к себе, в премьерский». А в дверях «премьерского» стоит прима-балерина, которая меня теперь очень любит: «Извините, молодой человек, ваше место не здесь!» В итоге меня определили в хвосте, на откидное кресло, в последнем автобусе кордебалета. Те, кто сидел рядом, очень возмущались – я занял место, куда они свои ноги клали.