Читаем Мой театр. По страницам дневника. Книга I полностью

Я хотел лечь в клинику на весенних каникулах, чтобы предстать перед Григоровичем уже с новым лицом. Услышав про мои планы, мама воспользовалась тяжелой артиллерией – вызвала Пестова. Вдвоем они вопили так, что от моей идеи пришлось отказаться.

Теперь настал самый что ни на есть подходящий момент. После операции мне целый месяц нельзя будет прыгать. Влад Костин помог найти клинику, посадил на поезд и отправил меня в Санкт-Петербург. В Петергофе, недалеко от Большого дворца, там, где раньше размещались госпитали, до сих пор есть эта больница. А в ней отделение пластической хирургии, где оперировались многие известные артисты Советского Союза, естественно это не афишировалось.

Кстати, Гордеев всем рекомендовал делать пластическую операцию, считал, что мы все некрасивые и что все должны быть блондинами. Добрая часть кордебалета, мужчины и женщины, покрасились в «блонд». А я, мало того что «чернавка», еще и с грузинским носом.

Операцию мне сделали в день приезда. Докторам пришлось в прямом смысле слова раздолбить мой нос и собрать его заново. Во-первых, они выправили перегородку, я мог теперь свободно дышать, а во-вторых, очень деликатно подкорректировали форму.

Утром я открыл глаза, а у меня черные синяки вокруг глаз и красные склеры. Врачи за голову схватились, оказалось, проблема с сосудами. Вместо лица у меня образовалась «будка».

На второй день после операции, с сотрясением мозга, неизбежным последствием такой процедуры, я пошел гулять по Петергофу. 1996 год, людей нет, туристов нет, ты один. И слава богу, что не было народа. Потому что «будкой» дело не обошлось: гипс на лице и ватой заткнут нос, который постоянно кровит.

Ну не лежать же целыми днями. Зимой в Петергофе я был первый раз. Снега насыпало очень много, сугробы мне по грудь. Погода минус двадцать, не меньше. Красота неимоверная, весь Финский залив затянут льдом, солнце и мороз. Очень красиво! Жаль только, все статуи под деревянными колпаками.

Я гулял по парку с наслаждением, спустился по лестнице, вижу, неподалеку от меня идут две женщины. Чтобы не пугать прохожих, я капюшон на лицо низко натягивал. И тут слышу, как одна другой рассказывает, что здесь стояла сцена, был потрясающий концерт, «и приехала Люда Семеняка с красавцем грузином». На этих словах я, конечно, выглянул из-под своего капюшона. Женщины: «А-а-а!» – «Алло, этот красавец грузин – я, это я!» – хотелось крикнуть мне. Но женщин, понятное дело, тут же сдуло в неизвестном направлении.

…Незадолго до Нового года муж Н. Ананиашвили Гия Вашадзе вместе с Лёшей Фадеечевым собрал небольшую группу артистов на несколько выступлений в Норвегии, меня тоже пригласил. Потом в Грузии Гия сделал сумасшедшую карьеру, заняв при М. Саакашвили пост министра иностранных дел, по-моему, даже в президенты баллотировался…

Но вернусь к Норвегии. В этой поездке я сдружился с Ритой Куллик, той самой, которой я ребенком в Тбилиси на «Дон Кихоте» подавал бубен, и ее мужем Володей Кимом. Оказавшись в петергофской больнице, я им позвонил. Они стали делать мне пропуска на спектакли Мариинского театра. Я приезжал утром в Петербург, днем Русский музей или Эрмитаж, вечером Мариинский театр, то опера, то балет, то в гости к Рите с Володей.

Ребята к моей внешности привыкли, а вот Татьяна Терехова, знакомясь со мной, не сдержалась: «Боже, у тебя что, взорвалось лицо, что ли?! Выглядишь так, как будто тебя отлупили в подворотне!» Это годы, когда по Питеру ходить по ночам было просто опасно. Я-то сплю в Петергофе – после «Раймонды» последней электричкой в Петергоф! Отчаянный мальчик решил, что с таким лицом к нему ни один бандит не пристанет – испугается.

Раз с моей питерской подругой зашли съесть по бургеру около Московского вокзала. Купили все, а когда сели, увидели, как люди за соседними столиками быстренько собрали свои вещички и ушли. На меня невозможно было смотреть. Но были в моем положении и позитивные моменты. Например, часто спрашивали: «Не надо ли принести воды?» Ко мне сердобольно люди относились, место уступали в автобусе, в электричке.

Однажды кто-то из знакомых сказал, что в «Раймонде» дебютируют две очень способные ученицы ведущего педагога Вагановской академии Л. В. Ковалевой – Софья Гумерова и Диана Вишнёва. Я пошел. Оказалось, это был и дебют Насти Волочковой в партии Раймонды. Она очень хорошо танцевала, мало того, красоты была необыкновенной. Вот так, благодаря носу, состоялось мое знакомство с молодыми звездами Мариинского театра.

44

Прошла неделя. Я уезжал из Петербурга не только с исправленным, дышащим носом, но и напитанный искусством. Приехал в Москву, заниматься мне было нельзя, я лежал дома, прекрасное было время. Но из театра, где вовсю шли репетиции «Вечера современной хореографии», постоянно звонили: «Приди учить порядок, приди учить порядок!» Я честно говорил: «Я не могу, у меня еще не все зажило!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное