Мой учитель

десять минут сверх положенного срока! В Куряже Антон Семенович с первого дня установил

правило, по которому о всяком нарушении распорядка жизни колонии, об опоздании любого

– 30 –

сигнала более чем на пять минут дежурный воспитатель обязан был немедленно сообщать

ему. А затем вопрос о каждом таком нарушении подлежал обсуждению на общем собрании

колонистов или на совете командиров. Поэтому Антон Семенович был уверен, что сейчас,

после ухода гостей, к нему зайдет дежурный воспитатель. Действительно, но прошло и

минуты, как в дверь постучались. В кабинет вошла воспитательница Зинаида Петровна и

доложила, что на кухне произошла авария: неожиданно лопнул котел, и пищу пришлось

перекладывать в другой, поэтому обед немного запаздывает. В ряду других происшествий,

случившихся за время ее дежурства, Зинаида Петровна отметила опоздание на работу без

уважительной причины Мити Чевелия.

Имя Чевелия невольно воскресило в памяти Антона Семеновича неприветливую

утреннюю встречу с Халабудой.

Хотя время было обеденное, пойти домой Антону Семеновичу не удалось. Сперва

пришли комсомольцы из соседнего села с просьбой помочь организовать вечер

самодеятельности, затем появился Семен Лукич, только-только возвратившийся из Харькова

с невеселым сообщением, что Помдет опять задержал выдачу денег. Наконец, вернулись

гости, закончившие обход колонии. Как и предвидел Антон Семенович, от прежнего

недоверия и предвзятости у них не осталось и следа. Гости просили разрешения приехать

завтра утром и снова пробыть в колонии до вечера...

Только в пять часов Антон Семенович смог пойти домой пообедать, а в шесть он уже

вновь выходил из своей квартиры.

В дневное время, когда колонисты работали, Антон Семенович занимался главным

образом организационными и производственными делами, вечерние же часы целиком

отдавал ребятам. Начиная с шести его всегда можно было найти среди колонистов в клубе, в

читальном зале, во дворе. Сегодня же, после доклада Семена Лукича об очередной неурядице

с Помдетом, нужно было без промедлений переговорить о денежных делах колонии с

Сидором Ивановичем. Антон Семенович опять вспомнил и утреннюю прогулку Халабуды с

Чевелием и смущенный вид председателя Помдета при встрече возле комнаты для приезжих.

Антон Семенович обратил внимание и на какое-то перешептывание Чевелия, Новикова и

других ребят на скамейке возле клуба: они замолчали при его приближении, когда минут пять

— десять тому назад он направлялся к себе в кабинет. Все это беспокоило его и почему-то

связывалось с мыслями о Халабуде.

Неожиданно дверь приоткрылась, и в кабинет просунулась голова Алексея Новикова.

— Антон Семенович, к вам можно?

— Ты хочешь мне сообщить что-нибудь очень важное, да? — шутливо спросил Антон

Семенович.

— Совершенно верно, Антон Семенович, очень важное! Мы тут задумали такое дело,

что Халабуда все деньги, которые нам должен, сам на стол выложит. Вы только устройте,

чтобы он обязательно на общее собрание сегодня пришел, да Митю Чевелия не очень ругайте

за утреннее опоздание на работу и не расспрашивайте, почему он опоздал. После все вам

расскажем...

Антон Семенович задумался. Его как педагога и воспитателя радовало, что колонисты

живут с ним одной жизнью, одними интересами и заботами. Не хотелось огорчать ребят

отказом от участия в их «заговоре»: по глазам и по всему поведению Новикова он видел, что

они задумали не просто шутку, а что-то серьезное. Расспрашивать о подробностях их

замысла он считал для себя невозможным, раз они сами преднамеренно не хотят посвящать

его в детали дела: этим он выразил бы им недоверие, чего во взаимоотношениях с

колонистами, особенно старшими, не допускал никогда. Ответ мог быть только один: или

отказ или согласие. Но взаимоотношения с Помдетом были проблемой особой важности.

Вправе ли он передоверить ее решение самим ребятам?

Новиков с нетерпением ожидал ответа, но Антон Семенович медлил. Чтобы выгадать

время, он стал уверять Новикова, что ребятам лучше отказаться от своих намерений, так как

– 31 –

«вообще нет никаких сил и способов воздействовать на Халабуду». Но Новиков с жаром

ответил:

— Не сомневайтесь, Антон Семенович, дело самое наивернейшее! Пусть нас гром

убьет или Николай Эдуардович пошлет бегонию пикировать, если оно сорвется! А за Сидора

Ивановича не беспокойтесь. Никакого насилия не будет...

Уверенность Новикова в успехе, подкрепленная такой серьезной готовностью к

самопожертвованию, подкупила Антона Семеновича. Вспомнив примеры блестящего

выполнения Калабалиным, Белухиным, Лопотецким и другими колонистами очень

ответственных поручений, Антон Семенович согласился помочь ребятам в их

«наивернейшем деле», но предупредил, чтобы они не допускали никакой грубости по

отношению к Халабуде и вообще не обидели бы как-нибудь старика.