Мой век

Разговор о нашем лесе мне каждый раз хочется начать с эмоционального восклицания: красота земли и наша боль! И память возвращает меня к ставшему уже далеким 1930 году. Я встретил тогда в Ругозерском леспромхозе, наверное, одного из последних, а может, и последнего ученого-лесоведа Николая Николаевича Новичкова. В свое время полновластными хозяевами и распорядителями в государственных лесах были лесничие — люди ответственные и уважаемые. Должность лесничего мог занимать только специалист высокой квалификации — ученый-лесовед. Одним из таких и был Новичков.

Узнав, что я техник-лесовед, он захотел со мной встретиться. Пожилой, тучный человек медленно передвигался по комнате, доставал из шкафа и показывал изготовленные им планы, графики, карты, любовно рассказывал о редких качествах прекрасных ругозерских лесов, о необходимости следить за ними, умело, заботливо вести лесное хозяйство.

Эти планы, графики, схемы, карты могли бы долго служить разумному хозяину верным путеводителем, но вскоре они оказались никому не нужными. И сам Новичков, со своими знаниями и убеждениями, стал лишним. В 1931 году его уволили. Он уезжал растерянный и мрачный, говорил, что ничего не понимает, но верит, что когда-нибудь люди все-таки одумаются.

Стали одумываться только сейчас, а более полувека вели безоглядное наступление на лес, брали от него непомерно много, взамен не давали ему ничего.

Оказались начисто забытыми две истины. Первая, что лес — это живой организм, чуткий, ранимый, требующий заботы и защиты; вторая, что лес — не бездонная бочка. Природа вообще не бездонная бочка, идет ли речь о нефти или газе, пресной воде или воздухе, суше или море. И уж тем более это верно в отношении леса.

Между тем, начиная с тридцатых годов, в наших лесах появился единственный и полновластный «хозяин» — кубометр, мертвый идол, которому все стали усердно служить, безропотно повиноваться. Дорогу — кубометру! Убрать любые препоны с его пути! Ему — зеленую улицу! Всё — для кубометра! Под звон этих призывов неизвестно откуда взявшиеся «ученые» стали один перед другим доказывать, что запасы древесины в лесах Карелии неограниченны, что это и есть та самая бездонная бочка, из которой можно черпать сколько угодно. Пошли в ход дутые цифры естественного прироста древесины. Он никогда не превышал 13—14 миллионов кубометров, а ученые-карьеристы угодливо твердили, что древесная масса в Карелии ежегодно увеличивается на 20, 25 и даже 30 миллионов кубометров. А один «знаток» карельских лесов в статье, опубликованной в журнале «Коммунист», утверждал, что годовой объем рубок в республике безболезненно, и даже с пользой для леса, может быть доведен до 32 миллионов кубометров! Лесозаготовители почувствовали полную свободу: броди, где хочешь, руби, что нравится, выбирай лучшее, леса у нас хватит на всех.

И бродили, вырубали лакомые кусочки, оставляли за собой захламленные лесосеки, не помышляли о соблюдении даже элементарных правил лесопользования.

Было объявлено реакционным и решительно отброшено учение основателя отечественной школы лесоведения Г. Ф. Морозова о законах, по которым живет лес, о типах лесонасаждений, о смене лесных пород, о неубывающей лесосеке.

«Морозовщина», как проявление буржуазного влияния на советскую науку, была предана анафеме, сторонников Морозова преследовали. Многие из них оказались за колючей проволокой, поплатились жизнью за свои научные убеждения.

Мы, молодые в то время лесоводы, на которых в душе, конечно, надеялся Новичков, не оправдали его надежд. Не прислушались к его разумному призыву, из лесохозяйственников превратились в ярых лесоэксплуататоров. Мы предали зеленого друга.

В леса потоками двигалась техника, в частности, трелевочные тракторы. Они беспощадно сокрушали на своем пути всё живое. Дерево не выдержало железного напора.

В 1964 году Карелия дала 20 миллионов кубометров древесины: 17,5 миллиона — Минлеспром республики, 2,5 миллиона — Беломорско-Балтийский комбинат. Переруб против естественного прироста составил не менее 8 миллионов кубометров. Это было грубое насилие над лесом. Ему был нанесен разорительный удар сокрушительной силы. Обширные территории превратились в пустыню. На них остались только клочки недорубов, обреченных на гибель, да бесчисленные груды порубочных остатков.

Иногда по воле или капризу одного человека решалась судьба богатейших лесных массивов. Особенно отличался единоличными, волевыми, скоропалительными решениями министр лесной промышленности СССР Г. М. Орлов. Чего это стоило и во что обходится до сих пор, показывает, в частности, такой пример.

Зима, точнее — декабрь 1954 года. Лесозаготовки идут трудно. В Петрозаводск приезжает министр лесной промышленности СССР Г. М. Орлов.