Мои Воспоминания

Родные в Варшаве купили ему высокий стул для занятий, и вместе со стулом он приехал домой. Ему нужен был кто-то, кто учил бы с ним Талмуд, решения и «Вопросы и ответы». Не мог он просто так сидеть и не заниматься. Найти такого бесплатно было трудно, а платить он не мог. Ему пришло в голову взять меня, чтобы я у него учился. Стоить ему это ничего не будет. Ему это было очень выгодно. И я ему читал и чётко произносил слова, а он сидел на высоком кожаном стуле, положив голову на руки и время от времени кивал головой, что означало: «Хорошо, хорошо», и так он меня поощрял движением головы идти дальше, что я бегом пробегал всё: Гемару, Дополнения, «Львиный рык», «Пней-Йешуа» – я всё читал, а он кивал головой. У меня не было времени размышлять о таких трудных вопросах, о таких высоких, запутанных положениях, он-то это всё знал почти наизусть, а я был при нём не больше, чем хороший декламатор. Но пробегая так по Гемаре, я не мог усвоить, что я говорю, и тратил свои молодые годы и хорошую голову впустую, о чём я до сих пор очень, очень, сожалею.

К счастью, к раввину иногда приходили за решением религиозных проблем. Иные советовались с ним в отношении своих дел. Поэтому он решил, что заниматься мы будем по шесть часов в день. Остальное время я проводил в основном, у Мойше-Арона, готовясь к большому выступлению против хасидов.

Став женихом, я начал молится в хасидском штибле, распевая вместе с другими хасидами. Я это делал ради своего отца, он ведь считал, что я – хасид, и после свадьбы начну ездить к ребе. Естественно, что до свадьбы я ещё должен был часто обращаться за помощью к отцу; и после свадьбы, он считал, я буду это ради него делать и ездить к ребе, и он уже будет за меня спокоен. Я даже твёрдо решил не вступать сейчас с ним ни в какие споры. Во-первых, это делать не подобало, во-вторых, я его уважал. Всё это я отложил на после свадьбы. Тогда у меня состоится с ним спор. И считал, что будучи разумным и учёным человеком, он меня поймёт. И мне не придётся с ним долго сражаться. И всё же я боялся спора, на котором наверное будут такие учёные хасиды, как реб Ореле и сын дяди, и сильно к нему готовился.

Два года я так готовился два года к спору и читал Талмуд и другие важные книги, направленные против хасидизма.

Глава 21

Манифест об освобождении крестьян. – Порка крестьян. – Впечатление, которое произвёл манифест на помещиков. – Тяжёлое время для евреев. – Мой дед и помещики. – Польское восстание. – «Захват России». – Польские бунтовщики. – Отношение польских революционеров к евреям. – Огинский. – Подавление восстания. – Месть крестьян.

В 5621, то есть 1861 году, вышел знаменитый манифест об освобождении крестьян. Пришлось это на субботу, и в субботу же приехал в Каменец исправник. В воскресенье, в двенадцать часов, когда на рынке полно крестьян, пришли исправник с асессором и с волостным старшиной, который, держа в руках медную тарелку и молоток, бил молотком по тарелке. Собрались все крестьяне, и исправник прочёл манифест.

По прочтении крестьяне разъехались по домам. Работать они уже не хотели, хотя, согласно манифесту, обязаны были закончить летнюю работу. Ждать до после лета они не хотели. Помещик, опять же, больше не мог их пороть, и крестьяне взбунтовались.

Помещики дали знать исправнику, и тот прибыл с ротой солдат в Каменец. Разослал солдат с десятским по деревням, чтобы привезти крестьян, и целую телегу в лес – за розгами для порки.

Исправник спросил крестьян, желают ли они летом работать. Они ответили, что нет. Их стали пороть - по трое крестьян за раз посреди рынка - крики слышны были за версту, и пороли до тех пор, пока они не сказали: да, будем работать.

У помещиков начался настоящий траур. Не шутка – в один момент лишиться всех своих крепостных, которые на них надрывались, как лошади, как ишаки, доставляя помещику так много труда, крови и пота!

То, что было плохо для помещика, частью было не очень хорошо и для тогдашних евреев. Почти все они жили с помещика, и всё это отозвалось и на них. Но помещик – помещиком, «что-то» у них осталось и после катастрофы, а для евреев это было по-настоящему тяжёлое время.

Перед ними встал большой, жизненно-важный вопрос: что делать? Куда приткнуться, куда деваться? И вопрос этот встал не только для бедных классов, но и для самых обеспеченных, кто так широко жил, не зная никаких бед. И может, как раз для богатых этот новый вопрос встал во весь рост.

Настала нужда; много еврейских семей осталось без хлеба. Те, у кого ещё были деньги, проедали последний сбережённый рубль, а те, у кого никаких денег не было, остались без хлеба. Тогда казалось, что источник дохода евреев, кормивший их сотни лет, совсем высох, а новых шансов для заработка нет и, возможно, не будет, казалось, что ты совсем пропал.

Но помещикам казалось то же самое и некоторые из них не стыдились плакать настоящими слезами.