Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг.

Они, смеясь над ним, часто заставляли его в разговорной комнате клуба перечитывать сряду по десяти и более раз написанные им статьи, перед лицами, нарочно с этой целью приглашенными в означенную комнату. Толстой до того увлекался своим чтением, что не замечал урочного часа, после которого должен был платить штраф за нахождение в клубе, что очень забавляло Головкина, Лонгинова и других. Странности Толстого доставили ему прозвание «дикого графа», которое часто употреблялось в его присутствии; но он по глухоте не знал об этом, пока жена моя не заметила ему, что напрасно он подвергает себя насмешкам, которых он не подозревал, и когда она ему сказала, что все его зовут «диким», он не хотел этому верить. Впрочем, это замечание жены моей, конечно, нисколько не изменило поведения Толстого.

Чтобы не возвращаться в следующих главах «Моих воспоминаний» к этому индивидууму, я теперь же расскажу его дальнейшие похождения.

Имея, по доверенности жены своей, право быть на дворянских выборах Нижегородской губернии, он, как человек опытный, был избран редактором комитета, вырабатывавшего правила, долженствовавшие служить основанием к уничтожению крепостного права. Мнения комитета разделились; конечно, Толстой принадлежал к большинству, которого мнение не было принято правительством. Толстой ожидал, что он будет в числе депутатов от дворянства, которых предполагалось вызвать в Петербург, и что он там изустно будет защищать мнение большинства. Но он не попал в число этих депутатов; впрочем, известно, какую жалкую роль заставили их играть в Петербурге в редакционных комиссиях по улучшению быта помещичьих крестьян. Между тем, Толстой продолжал писать статьи, касавшиеся этого вопроса, и, между прочим, написал: «Шесть вечеров с разговором». Последний из этих разговоров написан весьма резко и цинически; он трактует о необходимости сохранить телесное наказание. Толстой печатал эти «Вечера» в зиму с 1859 на 1860 год. В бытность графа Сергея Григорьевича Строганова в 1859 г. военным генерал-губернатором в Москве, Толстой сумел заслужить расположение Строганова, через которого добивался, чтобы его статьи не подвергались цензурному запрещению; на все это требовалось много хлопот и времени. Во время путешествия покойного Наследника Николая Александровича по России, Толстой, основываясь на каких-то словах Строганова, был уверен, что будет в числе сопровождающих Наследника для объяснения ему быта крестьян северных губерний, но это не состоялось. Толстой о своем предположении говорил всем и каждому, и никто не мог понять, как это «дикий граф» может хотя один день провести при дворе Наследника. Во время печатания упомянутых «Шести вечеров» их просматривавший цензор был уволен от службы и на его место был назначен Драшусов{609}, который часто сиживал в разговорной комнате клуба. Толстой, никогда не знавший ничьих фамилий или коверкавший их по своему, что подавало повод к разным выходкам, немало всех забавлявшим, звал Драшусова Страусовым. Когда последний был назначен цензором, Толстой ему жаловался на затруднения, которые ему делает цензура, и на новое постигшее его в этом отношении несчастие, а именно, увольнение цензора, с которым он только что с таким трудом поладил, и назначение на его место какого-то {дурака} Драшусова. Можно себе представить положение присутствовавших при этом разговоре, которые с трудом растолковали Толстому, что лицо, им называемое Страусовым, есть именно вновь назначенный цензор Драшусов. Ko всем странностям Толстого надо еще прибавить его необыкновенный аппетит; он ел за троих, что также всех забавляло. Сверх того, Толстой очень любил рассказывать подробности своих денежных и семейных дел, а они вовсе не были такого рода, чтобы заслуживали известность; впрочем, он этого не чувствовал, да и сам не понимал своих денежных дел и семейных отношений.

Получив от наших шурьев, {как упомянуто выше}, значительную часть того капитала, который он сумел вытребовать у M. В. Абазы за их земли, заложенные по откупам, он купил подмосковную, в которой оказалось торфяное болото. Он начал его разрабатывать, для чего должен был войти в долги. Торф получался довольно хороший, но, при бестолковости и нерасчетливости Толстого, это предприятие дало только убыток. Во время разработки торфа никому не было прохода от Толстого; он всякому встречному подробно объяснял по несколько раз способ производства торфа и ожидаемые выгоды. Он вместе с нанятыми рабочими копал торф и производил наравне с ними все другие работы; но, никогда не забывая, что он граф, а они простые мужики, давал им затычки и, конечно, им бы не позволил себя ударить. Найдя раз одного крестьянина, который сидел, разговаривая с его женой, Толстой немедля поднял его за волосы, что он называл: «поднять его за пресвятые». Он уверял, что рабочие, им нанятые, сами по приговору секут провинившегося между ними, так что в продолжение лета они все пересекли друг друга.