– Я говорю про землю у океана, Иланде. Земля щедра к тем, кто любит ее, но может быть жестока к тем, кто относится к ней без уважения. Люди, которые пришли к океану с севера, даже не из этих мест, еще дальше, стали считать эту землю своей, но не относились к ней, как к своей, не держались за нее. И когда на огромных кораблях («А-а, вот как эти хижины называются – корабли, я вот про них и говорил») приплыли белые, люди продали им свою землю – за безделушки для женщин, старые ружья для мужчин, из которых те и стрелять-то так и не научились («А ты умеешь?»). Я? Да, я пострелял. Но я сейчас не об этом, вы меня слушаете? («Да, да, все, молчим»). Не перебивайте и слушайте. Не повторяйте того, что натворили эти глупые люди.
Мозес подождал, пока все притихнут, а затем продолжил.
– Белые поселились у океана, на купленной за бесценок у местных племен земле, хотя предки им запрещали продавать свои земли и говорили, что они должны их защищать. Но когда люди не послушали и продали землю, то предки наслали засуху – источники пересыхали, пастбища превратились в песок и камни, люди стали голодать. И тогда мужчины пошли работать к белым – пасти их скот, копать землю, строить дороги. Но этого было мало, засуха продолжалась, и стали голодать дети, а белые потребовали еще больше земли и воды. И тогда к белым пошли женщины и стали продавать себя. Белые поняли, что люди этих племен – не уважают ни свою землю, ни самих себя, не стоят ничего, и сказали им уходить совсем и оставить им всю свою землю. И тогда началась война.
– Ты видел эту войну?
– Я не только видел эту войну, и я сам был на этой войне. Я и был этой войной. Мы стреляли друг в друга из ружей. Мы кололи друг друга ножами. Но эти племена, которые продали сами себя, это были трусливые племена. Они побежали. А куда им было бежать? Дорога была одна – в Калахари. И хотя белые люди на той стороне пообещали спасти всех, кто сумеет дойти до них, но источники были отравлены, и люди умирали, а белые солдаты на лошадях и верблюдах гнали их пулеметами дальше, на смерть. Люди копали землю, огромные ямы, в пять-шесть человеческих ростов в глубину, но воды в них не было. Это страшное зрелище, стоял запах смерти. Большинство пошли в пустыню еще дальше, надеясь ее перейти. Я не знаю, что с ними стало, но вряд ли многие выжили. А я и еще несколько мужчин моего рода развернулись и пошли солдатам навстречу. Мы решили встретить смерть в бою, взяли ружья, сколько было патронов, ножи. Но в живых остался только я, и белые сумели меня схватить, заковали в цепи, увели на Акулий остров. Там я и пробыл много и много времени.
– А что это за остров?
– Страшный остров. Там стояла огромная деревня. Мы работали на белых – делали тяжелую работу, которую человеку и сделать-то было невозможно. Люди умирали – от работы, побоев, от голода, болезней, и если за день выносили из деревни меньше десятка мертвецов – считалось, что либо работа в тот день была слишком легкой, либо еда слишком хорошей, либо рабы попались живучие. А мы и вправду были живучими. Не знаю, почему мы все это терпели. Наверное, потому что боялись или на что-то надеялись. А потом появился человек, которого называли лекарем, но он лекарем не был. Он забирал людей в свою большую хижину, и мы слышали, как они кричали. Очень страшно. И никто не возвращался. А когда на моих глазах били кнутом женщину с ребенком – я точно решил бежать, даже если это будет стоить мне жизни. Эта женщина шла передо мной, несла ребенка на спине и упала без сил. Белый усатый солдат на лошади стал бить ее кнутом, не жалея, по спине. Как младенец кричал – я слышу эти крики до сих пор. Я просыпаюсь от них по ночам. Но женщина молчала. Ее били кнутом, и я думал, что она уже не встанет, но она встала и пошла вперед. На смерть. В ту ночь я бежал, а со мной еще четверо. Двоим из нас спасти не удалось. А я – сижу здесь.
Мозес замолчал.
– А как ты перешел через Намиб? Расскажи об этом.