Тема России спора не вызывает, здесь я просто единодушен с вами. Но для меня открылось много нового материала – кто есть кто. Атаки на Толстого (как и на Горького) ведь отсюда идут. Конечно, Бунин прав, уйдя после стихов Эренбурга. Хорошо, что вы не скрываете: в окружении графа частенько бывали люди, которых он, в общем-то, не любил, но которых по российской доброте своей терпел. Пройти сквозь такие грязные дебри, ничуть не запятнавшись, невозможно. Счастье графа не в том, что на нем не было никаких пятен, а в том, что он умел сдирать их с себя железной щеткой. Эту мысль вашей книги я близко к сердцу принял. Все, что касается революции и эмиграции, особенно революции, подано у вас с жестокой убедительностью. Понятно, что такая же самая жестокость не помешала бы при описании предвоенных, «ежовых» лет, но требовать этого сейчас просто невозможно.
Повторяю, тема России подана очень задушевно, но соль всего я вижу в том, как граф шел к России, от салонного легкомыслия к солдатским окопам. Я как-то об этом мало задумывался, но он вдруг предстал передо мной военным писателем. Может быть, тут есть некоторый «нажим» издательства, не знаю. Но если и нажим, так не в худшую сторону. А вот что касается общего значения Толстого, то здесь «мундир» ему, пожалуй, мешает. В самом деле, что он дает нам, в общем-то, мирным писателям? В каком направлении развиваются его традиции? Его место в нынешней российской культуре? Книге, как мне кажется, не хватает какого-то эпилога, что ли. Ведь и в предисловии, и в послесловии (Федина) не говорится о художнике, а он художник очень большой. Скрытые нападки на графа идут именно по этой линии. Здесь можно бы и покрепче за него постоять. Или я ошибаюсь, Виктор Васильевич?
Книга испещрена у меня пометами, как я и обычно делаю со своими книгами. Думаю, автор не обидится.
Если что не так, то не судите строго, Виктор Васильевич. От души ведь.
Ну, до встречи, а то заболтался, благо что машинка молотит.
31.01.80 (Датируется по штемпелю на конверте.)
Примечание. Речь идет о книге «Судьба художника» (Воениздат, 1979).
Из Москвы в Коктебель.
«Дорогой Виктор Васильевич!
С большим интересом и вниманием прочитал Вашу новую книгу «Судьба художника» о творческой судьбе и жизни Алексея Николаевича Толстого.
Видимо, не случайно Вы начали повествование со стремительно развивающихся событий в жизни русского народа. Именно в роковые для Родины минуты Толстой осознает себя художником и патриотом. Но от состояния сознающего, до конца понявшего, что его собственная судьба неразрывна с судьбами Родины, пролег огромный мучительный путь к пониманию исторической правды времени, на фоне и под влиянием которых проходило становление человека, мечущегося от отчаяния к радости, от огорчения к надежде, от уныния к взлетам. И очень важно то, что Вы правдиво показали русского писателя, бывшего графа в его взаимоотношениях с революцией, с новой эпохой. Художественно мотивированны поступки и понятно, почему в «смутные дни» А. Толстой «никак не мог найти себя» и тщетно пытался отыскать ответы на злободневные вопросы. Вполне понятно, какой богатейший материал надо было изучить и осмыслить, чтобы показать русский характер в развитии, во всем разнообразии и богатстве его оттенков, с широтой его жизнеощущений, неистребимостью его духа и могучей волей в преодолении трудностей. Без раскрытия этих качеств невозможно представить во всей своей поразительной исключительности, сложности и противоречивости судьбу человека и художника, пережившего годы ожесточенных столкновений, после борьбы и страданий вернувшегося из эмиграции на Родину, где снискал признание как выдающийся писатель и как крупнейший общественный и государственный деятель.
Многие страницы в книге посвящены литературному анализу наиболее значительных произведений А. Толстого. Этот анализ интересен тем, что именно через историю создания произведений пролегла и собственная судьба А. Толстого, судьба художника. И нет сомнений, дорогой Виктор Васильевич, что Ваша новая книга найдет добрый отклик в сердцах читателей.
С уважением
Всех благ и новых творческих радостей!
16 мая 1980 г.».
«17 мая 1980 г.
Дорогой Виктор Васильевич!
Сразу, в один день, получил я две открытки, по скупым строчкам которых понял:
а) что В.В. Петелин – человек самого твердого слова (что, известно, редкость в литературном мире): обещал – и сделал, как обещал;
б) что В.В. Петелин хорошо воспринял мои сочинения (и это, конечно, собрало и обласкало меня – под хмурым дождливым небом холодного мая в Подмосковье!);
в) что В.В. Петелин вслух нахваливал меня в обществе писателей (где, понимаем, каждый умеет хвалить самого себя!) – и на это затрачивались энергия, эмоции, определенный запас убедительных слов;
г) что, короче, Виктор Васильевич, нужно мне и хочется от сердца сказать тебе большое товарищеское спасибо!