Мой XX век: счастье быть самим собой

Проснулся, никого нет, только на соседней кровати Ваня, устал за эти дни, измотался, поздно приходит, нашел своих сверстников, доказывает свою самостоятельность. Пошел под дождем с зонтиком в душ, не было мыла, дескать, пошли в баню. Навстречу мне Сбитневы: душ не работает. Пошел в зимний зал, там должны играть мои на фортепиано, закрыто, вернулся домой и начал работать. Да, кстати, забыл, что проходил мимо корта, залитого водой (так что сегодня единственный день, когда я не играл).

А играл я днем с одним солистом Большого театра Станиславом Богдановичем Сулеймановым, проиграл ему два сета, один выиграл. Так что вроде бы наигрался, но жадно хотел и вечером поиграть пару.

И вот рассказываю Гале об этом своем походе, про корт, залитый водой, и о своем желании поиграть еще.

– Это ты просто поставил себе целью похудеть, вот тебя и тянет на корт, – а сама ехидно на меня поглядыватет, словно бы уличая в чем-то нехорошем.

Тут и руки опускаются. Что-то доказывать или просто говорить о своей непобедимой страсти – просто смешно. И я промолчал. И вот все время думаю: Господи! Какие они все – даже лучшие из них – примитивные, не понимают человеческих страстей, желаний, вот так хочется просто встретиться поговорить, посидеть и побездельничать. Нет, нужны мотивы встречи, причем какие-нибудь серьезные. Так устаешь, так изматываешься, а тут вот какая-нибудь этакая фраза и сразу выбивает из колеи.

А в общем – все нормально, все путем. И какая прелесть – два с половиной часа одиночного тенниса, в борьбе, в страстях, так легко его обыграл в первом сете, но пошел маленький дождик, мне пришлось сменить ракетку, проиграл второй сет, но зато третий – напряженнейший – доставил истинное удовольствие. Завтра пойду играть с ним!

Обнимаю. Тине привет. Ольге наши (твои) поцелуи.

22 авг. 84. В. Петелин».

«Дорогой Виктор Васильевич!

Весь этот месяц я почитывал твою «Россию». Знаешь, помаленьку, вкушал. Не беллетристика, чтобы залпом (у самого-то у меня, кажется, есть грех беллетристики). Я для мысли, да и для самопроверки. Многого еще не знаю, о многом сужу, увы, понаслышке.

Начал с Булгакова, самонадеянно решив, что здесь вспомню знакомое и близкое. Оказалось, что я не знал Булгакова: мой книжный Булгаков уступал место твоему, живому, зримому. Умеешь ты как-то войти в мир писателя и в нем самораствориться. А когда я дату под одним из очерков посмотрел – 1969-й г., – то и вспомнить не мог, что я знал в те времена о Булгакове. Он для меня еще не был «мастером», был разве что сенсацией, шумной и малопонятной. Ты ведь, кроме всего прочего, вскрыл родовую культуру рода Булгаковых, его корни. Много мыслей твой Булгаков во мне породил.

По какой-то недоверчивой логике я стал дальше читать о Шолохове – ну, что там, мол, можно сказать? А ты вместе с миром Шолохова навязал мне и полемику. Оказалось, Шолохов, да не такой, как мне вдували в уши. Теперь-то я понимаю, что неспроста явилась полемика с С. Залыгиным и Л. Якименко – особенно с Якименко. Где-то, может, есть даже излишняя жестокость суждений – но ведь спор! Тут для меня позиция тоже однозначна. Григория Мелехова, а вслед за ним и Шолохова, в наших писательских кругах до сих пор этаким куркульчиком представляют. Старые вроде бы очерки, а злободневно звучат.

Конечно, я узнавал всех своих литературных знакомых – Жукова, Сафонова, Лихоносова, Белова, многих других, не говоря уже о «стариках» Стаднюке, Алексееве, Коновалове, но знаешь, что самое ценное? Ты сломал временную дистанцию, показав, как входили в литературу твои герои-писатели и кем стали они через десятилетие-другое. Ненавязчиво, но убедительно звучит и похвала самому себе. Вот, мол, писал о людях, о которых мало кто и знал (тот же Белов, тот же Астафьев), а ведь не ошибся, не проглядел истинные таланты.

Твои прежние литературные очерки временем поверены, вот что хорошо.

Очень большую загадку задал ты мне «своим» Малашкиным. Я его почти не знаю. Встречал только фамилию, даже в письмах Есенина, а читать ничего не читал. Думал, естественно забытый писатель, этакий рупор революции, а у тебя он вырастает в большого художника и мыслителя – особенно в той части, где пытается показать, как я понял, перерождение революционных, партийных кадров. Надо будет где-то разыскать его книги.

В общем, книгу твою, Виктор Васильевич, прочитал и, наверно, еще долго буду «почитывать». Спасибо и поклон тебе.

18.03.86. Арк. Савеличев».

Из Москвы в Коктебель.

«Привет, папуля!

Поздравляем тебя с праздниками – прошедшими и будущими!!!

Я, наконец-то, собралась написать тебе, но чада наши не шевелятся и на мои вопросы о письмах отмалчиваются. Лишь Ляля сказала: «Так ведь папа индекс не помнит». Я сказала ей, что индекс я знаю, но это уже, по-моему, не было услышано. Так что пока лишь я пишу.