Моя борьба. Книга пятая. Надежды

Я развернулся и быстро побежал вниз по ступенькам. На улице я преодолел несколько кварталов бегом, чтобы поскорее оказаться подальше от моего провала.

Что она теперь подумает? Я повел себя как подросток. Мало того – я и чувствовал себя подростком.

Шансов у меня не осталось. В таком духе она продолжать не станет. Зачем ей все это? Зачем ей я?

Я решил вернуться на следующий день, просто заглянуть к ней в надежде, что она пригласит зайти, и тогда я поведу себя бесстрашно и решительно. Хватит мешкать, хватит тянуть канитель, краснеть и мямлить.

Если она скажет «нет» – значит, пускай будет «нет».

Вечер воскресенья я провел у Ингве, в семь отправился к Тонье, позвонил, отошел на несколько шагов и посмотрел на ее окна на четвертом этаже.

Кажется, темно?

О нет, неужели она куда-то ушла?

Одно окно приоткрылось, и из него выглянула Тонья.

– Привет! – крикнула она. – Я сейчас спущусь и открою!

Я вернулся к двери. Сердце колотилось.

Дверь распахнулась.

– Карл Уве… – проговорила Тонья, – заходи!

Она произнесла мое имя так искренне, что я обмяк. Тонья преодолела лестницу быстро и легко, а у меня подкашивались ноги.

Что же за ад такой?

Я прошел на кухню, которая находилась сразу у двери, разулся, снял куртку, шапку и перчатки.

– Хочешь чаю? – предложила она.

– Да, спасибо, – ответил я.

Я зашел в гостиную, которая приобрела почти жилой вид, сел в низенькое кресло и свернул самокрутку.

– А мне не скрутишь? – попросила Тонья.

– Конечно, – сказал я.

Я вложил в этой занятие все свои таланты, ведь самокрутка предназначалась для нее, и тем не менее сигарета вышла слишком плотной в середине, а один конец оказался чуть толще другого. Пока Тонья не вернулась с кухни, я свернул еще одну, на этот раз получше.

– Вот, держи. – Я протянул ей самокрутку.

Тонья зажала ее губами и прикурила. Она осторожно затянулась, и между нами на миг повисло облачко дыма, которое вскоре рассеялось.

– Ну как, уютно тут стало? – спросила она.

– Да, отлично.

– Вообще-то ты очень удачно зашел, – продолжала она, – мне бы надо книжный шкаф вон туда сдвинуть. Но разбирать его неохота.

– Давай прямо сейчас и передвинем, – предложил я.

– Давай. – Она положила сигарету на пепельницу и встала.

Закончив со стеллажом, Тонья поставила ту же композицию, что и накануне вечером. Мы посмотрели друг на дружку, и она шагнула ко мне.

– Ты вчера хотел меня поцеловать? – улыбнулась она.

– Да, – признался я, – но ты отвернулась.

– Ты же понимаешь, что это нечаянно. Попробуй снова.

Мы обнялись.

Мы поцеловались.

Я прижался к ней и прошептал ее имя.

Я никогда не отпущу ее. Никогда-никогда.

* * *

Я провел у нее всю ночь. Нас тянуло друг к другу, мы раскрылись друг другу, все вокруг было залито светом. Было больно от счастья, ведь у меня есть она, она здесь, постоянно. Она все время рядом, возле меня, и счастье отдавалось во мне болью, свет заливал все вокруг.

Какой чудесной бывает жизнь. Как чудесно бывает жить.

Мы ставили одну и ту же вещь снова и снова. Мы не могли оторваться друг от друга. Утром мы проспали несколько часов, мне надо было на работу, но я не пошел, не смог, это невозможно, когда она рядом, и мы дошли до телефонной будки. Пока я звонил, она стояла снаружи и смеялась, в митенках, шапке и шарфе, намотанном на шею. На работе еще никого не было, я наговорил сообщение на автоответчик, сказал, что заболел и не приду, повесил трубку, вышел, обнял Тонью и пошел рядом, прижимаясь как можно сильнее.

– Я еще ни разу не прогуливал, – сказал я, – никогда. Меня теперь совесть мучает.

– Раскаиваешься? Тогда иди – скажешь, что тебе вдруг стало лучше.

– Ничего я не раскаиваюсь!

– Так я и думала!

В тот день мы ни с того ни с сего взяли и пошли в океанариум. В январе посетителей там было мало, мы бесцельно бродили по территории, смеялись над ныряющими пингвинами, по дороге я забежал домой за фотоаппаратом и теперь фотографировал ее, она долго прикидывала, что бы ей приготовить на ужин, нужно нечто особенное, в наш с ней первый день вместе. Потому что мы теперь вместе!

В тот день волны радости, одна за другой, сбивали меня с ног.

Она готовила мясо по-бургундски, а я стоял и смотрел на нее, она опустила ложку в кастрюлю, обернулась ко мне, сунула ложку в рот и прикрыла глаза.

– М-мм! Потрясающе! – воскликнула она.

– Я люблю тебя, – сказал я.

Она оцепенела и почти испуганно посмотрела на меня, потом отвернулась, сняла крышку с другой кастрюли и ткнула иголкой картофелину, которая лежала в булькающей воде. Из кастрюли повалил пар.

– Еще две минуты, – сказала она.

Я подошел, обнял ее и поцеловал в шею. Она повернула голову и поцеловала меня.

– Помню один день, в детстве, – сказала Тонья, – тогда все тоже было чудесно. Мама решила, что у нас будет утиный день. В кино мы смотрели мультик про Дональда, потом кормили в парке уток, мне купили комиксы с Дональдом, а под конец мы пошли в ресторан есть утку.

– Серьезно? Какое-то жестокое окончание дня, нет?

Она рассмеялась: