Моя борьба. Книга пятая. Надежды

– Я люблю утятину. Больше всего на свете. Уже тогда любила! Но самое чудесное – это что весь день мы с мамой были вдвоем. Я сегодня столько раз вспоминала об этом. Я была так счастлива.

* * *

Когда мы поели, Тонья обнаружила, что у нас кончился кофе, и решила сбегать за ним на заправку. Я отговаривал ее, но она настаивала и вскоре уже выскочила на лестницу.

Я волновался. День был наполнен безграничным счастьем. А теперь я подумал, что она вот-вот погибнет. Я знал, что это просто навязчивая идея, что вероятность этого ничтожно мала, и тем не менее представлял себе, как автобус едет прямо на нее, как водитель трейлера на миг отвлекся, как смотрит на щиток наверху, за который вроде засунул пачку сигарет, и не замечает, как Тонья перебегает дорогу…

Прошло десять минут.

Прошло двадцать.

Тридцать.

Почему она не возвращается?

Что-то и впрямь случилось.

О нет, не смей так говорить.

Не смей.

Меня затошнило.

На лестнице послышались шаги, и через секунду на кухню, лучезарно улыбаясь, впорхнула Тонья с красной пачкой кофе в руке.

– Я знакомых встретила, которых давно не видела. – Она размотала шарф. – Меня что, долго не было?

– Больше никогда не уходи от меня так надолго, – попросил я.

– Тогда в следующий раз пошли со мной!

* * *

Ближе к полуночи мы отправились ко мне, Тонья взяла с собой сумку с вещами. На ручке двери висел пакет. Я открыл его и заглянул внутрь. Пачка кофе и большая шоколадка.

– Кто это тебе принес? – спросила Тонья.

– Понятия не имею, – ответил я.

Скорее всего, кто-то из девушек с радио, но признаваться было нельзя. Впрочем, точно я все равно не знал.

– Вижу, в Бергене о тебе есть кому позаботиться, – сказала она.

– Похоже на то, – согласился я.

Мы вошли в квартиру, Тонья приняла душ и, завернувшись в полотенце, вышла в комнату. В руке она держала бутылочку детского шампуня.

– Ты пользуешься детским шампунем? – Я притянул ее к себе.

– Да. Моим волосам он подходит лучше всего.

– Ты полна секретов, – сказал я.

– Невелик секрет, а?

Да, соврал я через три дня на студенческом радио: я болел, у меня был грипп, температура, правда, не очень высокая, но работать я все равно не смог бы. Утром зашел Туре, и загадка пакета на ручке разрешилась – пакет принес он.

– Я узнал, что ты заболел, и решил тебя поддержать.

От стыда я не признался ему, что вовсе не болел. Зато я рассказал о Тонье – не удержался, меня просто распирало.

Тем вечером мы решили отправиться в кино на «Настоящую любовь», а после пойти к Тонье домой печь вафли – я прямо в кинотеатр заявился с вафельницей. Когда мы вышли на улицу, я вдруг подумал, что я – антипод всего того, что мы только что видели. У героев фильма сумки набиты оружием, а я тащу вафельницу. Я засмеялся и все никак не мог остановиться.

В пятницу мы пошли в «Оперу», впервые показались на людях вместе, держась за руки, мы шагали по улице, обнимались в очереди на входе, я заметил там нескольких человек с радио и догадался, что они обсуждают нас: Тонья встречается с Карлом Уве! Мне хотелось уйти оттуда, пить не хотелось, хотелось лишь быть с ней. Куда бы мы ни заходили, помещения преображались, наполнялись волшебством, неважно, как они выглядели в действительности: ее квартира, моя квартира, крохотные кафе, где мы сидели, улицы, по которым мы бродили.

* * *

Спустя две недели я натворил глупостей. Ингве собрался в «Гараж» на концерт и позвал меня с собой, я согласился и спросил, можно ли взять и Тонью.

Ингве не возражал. Мы взялись за руки, пришли в «Гараж», заплатили, нам поставили штампики на ладонь, и мы спустились в подвал, где нас встретил Ингве. Я взял всем нам пива, мы сели к Ингве за столик, беседа поначалу не клеилась, Тонья и Ингве едва знали друг дружку, а я почему-то никак не мог придумать, о чем нам поговорить.

Музыканты заиграли, мы подошли поближе рассмотреть их, Ингве и Тонья разговорились, он наклонился и что-то шептал ей на ухо, она кивала и поглядывала на него; сперва я радовался – передо мной стояли двое самых важных для меня людей, я снова принес всем пива, слегка опьянел, сжал руку Тоньи, она в ответ сжала мою, но вид у нее был слегка отсутствующий, она словно находилась где-то еще; во мне что-то перевернулось, я все больше переживал, снова взял пива, и когда мы вернулись за столик, сказать мне было нечего, радость меня покинула, я пил, безучастно уставившись перед собой, улыбался Тонье в ответ на ее улыбки, она ничего не замечала, ведь Ингве веселился и болтал, они перескакивали с одной темы на другую, смеялись и наслаждались обществом друг друга.

Они наслаждаются обществом друг друга. А почему бы и нет? Это же Ингве, он такой обаятельный, веселый, зрелый, он во всех смыслах лучше меня.

С ним она смеется.

С ней он смеется. Что происходит?

Тело мое отяжелело, почти утратило способность двигаться, изнутри подступила чернота. Стоило им переглянуться, как я ощущал укол.

Ингве лучше меня. Теперь она это поняла. Зачем ей я, если есть он?

Ингве встал и направился в туалет.

– Карл Уве, ты что? – встревожилась Тонья.

– Ничего, – соврал я, – просто задумался. В последние дни столько всего произошло.