Моя борьба. Книга пятая. Надежды

Здесь мы впервые поссорились, как бывает, когда поселяешься с кем-то вместе, но здесь же началась наша по-настоящему общая жизнь, когда делишь буквально все. В этой тесной квартирке мы спали, ели, слушали музыку и смотрели телевизор, мне нравилось, что Тонья всегда рядом, и даже когда уходит, всегда возвращается. Тонья стала редактором студенческого радио и много работала. Я после четырехлетнего перерыва снова взялся за учебу, поступил на историю искусств, и, стесняясь того, что я старше большинства студентов, с однокурсниками не общался. Ходил на лекции, смотрел слайды с шедеврами, а все остальное время просиживал в читальном зале и читал как одержимый. В марте предыдущего года альтернативная служба закончилась, и мы с Юном Улавом и его друзьями поехали в Ватс, где строилась огромная нефтяная платформа под названием «Тролль», на которой им дали работу. Я отправился с ними в надежде, что вскоре там понадобятся еще рабочие, трое суток ночевал на диване в вагончике административного отдела, так что в конце концов из искателей счастья остались только я и Бен, и хотя мы или, по крайней мере, я, были, наверное, худшими кандидатами в бетонщики за все время, в конце концов взяли нас обоих. Я проработал там два с половиной месяца, строил одну из бетонных колонн, которая, когда я только приступил, возвышалась над водой метров на двадцать, а к концу моего срока вымахала до сотни с лишним. Прежде я боялся высоты, однако колонна подрастала так медленно, что я постепенно привык, и с каким же торжеством я поднимался на сто метров над водой, без малейшего страха взбираясь по строительным лесам в три доски и с хлипкими перилами. Бетонщик из меня был никудышный, но с такой немудреной работой справлялся даже я. Смена составляла двенадцать часов, бывала дневной и ночной, и звезды, гул техники, огни на трех других колоннах посреди фьорда, окутанного величественной тьмой, и завывание ветра создавали волшебное ощущение, будто во всей Вселенной есть только мы, горстка людей на светящемся судне посреди пустоты. Когда я вернулся, Тонья злилась, не потому, что я отправился на заработки спустя всего несколько недель после того, как мы съехались, а потому, что я ни разу не позвонил. Я сказал, что однажды звонил, но не дозвонился, а потом уже и времени не было. Я только спал, ел и работал. Мне показалось, она мне не поверила, решила, будто это все не просто так, а что-то значит. Может, так оно и было, на платформе я нечасто думал о ней, занятый незнакомой и удивительной работой, впрочем, какая разница, если я смотрю ей в глаза и говорю, что люблю ее, причем говорю искренне? Смотрю ей в глаза и говорю, что она для меня единственная, ныне и вовек.

Деньги на счет капали исправно, мне хотелось еще больше. Мой контракт на нефтедобывающей платформе «Тролль» закончился, но появилась возможность устроиться на «Тролль-газ» – ее как раз начали строить на острове Ханёйтанген неподалеку от Бергена. Я позвонил туда и, когда сказал, что работал в «Норведжиан контракторс», меня приняли с распростертыми объятьями. Они, видимо, ждали специалиста и явно разочаровались, поняв, что я теоретик-недоучка, у которого еще и руки не тем концом вставлены, однако на работу взяли. Она оказалась тяжелая и однообразная, но мне там так нравилось, что я даже начал подумывать, не податься ли потом на другие крупные проекты, например в Восточную Норвегию, где строился новый аэропорт, о котором у нас на стройке много говорили.

Работая на Ханёйтангене, я жил дома, и свободные недели мы проводили вместе с Тоньей у меня в квартире – там я просыпался пораньше и спешил за свежими креветками, свежим хлебом, свежесмолотым кофе, фруктами и соком, чтобы приготовить завтрак, или в покосившемся домишке Тоньи, в ее продуваемой сквозняками квартирке, навсегда озаренной светом первых дней нашей влюбленности.

В один прекрасный день я наконец познакомился с ее матерью и отчимом, которые к тому времени успели прожить несколько месяцев в Африке и приехали в отпуск. Они снимали дом у друзей и позвали нас на ужин в саду; я переживал, но все прошло хорошо, они отнеслись ко мне с доброжелательным любопытством, а прощаясь, пригласили в гости в Африку, например на Рождество. Мы согласились. У нас были и деньги, и время.

Я снова попытался писать, но не получалось, выходило несерьезно, не по-настоящему, по крайней мере, если сравнить с тем, как пишут Хьяртан и Эспен. Я думал, что мне надо бы ненадолго уехать и посвятить себя только сочинительству, а так как теперь пособие по безработице стали платить и норвежцам, живущим в других странах Евросоюза, можно поселиться, например, в Англии, и я вышел на Уле, моего бывшего однокурсника. Женатый на англичанке, он жил в Норидже и написал, что город это хороший и мне подойдет.

Утром перед отъездом я разбил зеркало. Тонья ничего не сказала, но я понял, что она разозлилась. В такси по пути к парому я сказал, что разбил зеркало нечаянно.

– Да при чем тут зеркало, дурак, – расплакалась Тонья, – это я потому, что ты от меня уезжаешь.

– Тебе правда так жаль?