Моя борьба. Книга пятая. Надежды

Когда мне было семь, мы ездили в Англию в отпуск, это были лучшие воспоминания, которые сохранились у меня о детстве, и следующим вечером они вновь вернулись ко мне, покуда я стоял на палубе, вцепившись в релинг, и смотрел на темную полоску суши вдалеке. Англия. Паром обогнал несколько вышедших в море рыбацких лодок, над ними кружили чайки, по мере приближения берег опускался все ниже, я видел его все подробнее и подробнее, пока паром не зашел в подобие канала и не оказался посреди суши. Вокруг виднелись складские и фабричные здания, а между ними – заваленные мусором пустыри.

Желтая трава, серое небо, единственные яркие пятна – кирпичная кладка домов, но и это был цвет ржавчины, цвет тлена и разложения. О, она заполняла меня, Англия, здания передо мной наверняка относятся ко временам промышленной революции, я обожал и эту империю, разрушенную, но по-прежнему гордую, и тех, кто вырос среди ее безжалостной серости; я был очарован ими, всеми до единого: и поколением шестидесятых, поп-группами, битлами, и Kinks, и тяжелым роком семидесятых, всеми этими свирепыми бэндами родом из металлургических городков Средней Англии, ребятами, неприлично разбогатевшими в двадцатилетнем возрасте, и панками, порождением английских свалок семьдесят шестого, и постпанковским и готским роком, той серьезностью, которую они вдохнули в музыку, и моими современниками – мэдчестром, рейвом, цветом и ритмом. Англия, я обожал Англию и все, с ней связанное. Футбол – разве нужно еще что-то, кроме старого, видавшего виды стадиона, построенного в начале века, куда втиснулись десять или двенадцать тысяч сердитых и задиристых пролетариев, где над грязноватым полем висит туман, а захваты такие яростные, что удары эхом отдаются от рекламных щитов? И темноватые дома, где повсюду ковролин, даже на крыльце и в пабах.

Паром причалил, я нашел двухэтажный автобус и поехал в центр. Первое, что я услышал, выйдя из автобуса, – это крики разносчиков газет. Воздух здесь был ощутимо теплее, чем в Бергене, я снова оказался в чужой стране, где все чуть иначе. Я пошел на вокзал, купил билет до Нориджа, подождал пару часов в кафе и сел в поезд.

* * *

В Норидже я взял такси и доехал до университетского кампуса, Уле говорил, что, пока учебный семестр не начался, там сдаются комнаты в общежитии; я снял, оставил в ней вещи и пошел в студенческий паб, который приметил еще по пути. Посидел там час-другой – пил в одиночестве, глядел на студентов и делал вид, что я тут свой. На следующий день я отправился в город. Он оказался небольшим, окруженным остатками средневековых стен, полным старинных церквушек, которые теперь имели самое разное назначение: в одной из них обнаружился паб, а в другой – спортивный магазин. Здесь были каналы с пришвартованными жилыми яхтами и большой и красивый средневековый собор. Я купил хлеба и нарезку салями и уселся на лужайке у собора. Передо мной несколько парней – похоже, старшеклассников – играли в регби. Их форма и непривычная взгляду игра пробудили во мне странные и грустные чувства: я думал об эпохе королевы Виктории, о Британской империи с ее фабриками и колониями, частью которой являются эти дети. Это их история, и моей она не станет.

Я купил две газеты, зашел в паб на берегу канала, заказал сидр, просмотрел объявления и обвел три.

По первому из них квартиру сдавали только студентам, а я по глупости сказал, что безработный, и женщина на том конце бросила трубку. Вторая хозяйка оказалась покладистей. По ее словам, комнату они сдают в центре города, а сами живут в другом месте, смогу ли я подъехать?

Конечно. Я записал адрес, купил жвачку, чтобы забить запах спиртного, и поймал такси.

По указанному адресу мне открыл мужчина в драной одежде, бородатый и с серьгами в ушах, он пожал мне руку, представился Джимом, позвал жену, та вышла и поздоровалась со мной. Со мной поедешь, сказал он и протянул мне мотоциклетный шлем. Мотоцикл стоял в палисаднике. Он был с коляской, в которой мне и предстояло ехать. Коляска представляла собой старую ванну, приваренную к корпусу. Джим вывел колымагу на дорогу и махнул рукой: «Take a seat»[28]. Я влез в коляску и нерешительно сел. Джим завел мотоцикл, мы выехали на дорогу и покатили к городу. Прохожие и автомобилисты смотрели на нас. Норвежец почти двухметрового роста в мотоциклетном шлеме катит в ванне по улицам Нориджа.

Квартира находилась в рабочем районе. По обе стороны улицы тянулись длинные ряды совершенно одинаковых кирпичных домов. Джим отпер дверь, и я следом за ним вошел внутрь. Покрытая ковролином лестница вела в две комнаты, из которых мне разрешалось пользоваться одной. Кровать, шкаф, стул и письменный стол – вот и все.

Он спросил, как мне.

– It’s brilliant, – сказал я. – I’ll take it[29].

Мы спустились вниз, в гостиную, до потолка забитую всякой всячиной. Чего только там не было, от старых автомобильных запчастей до чучел птиц. Джим сказал, что он коллекционер.