Моя борьба. Книга пятая. Надежды

Я наблюдал за ним с холодным сердцем. Какая колоссальная деградация. Он теперь как ребенок. Всю дорогу до дома Гуннара он ныл, что надо было ехать так, как сказал он. Когда мы добрались, папа осторожно вылез на гравий и медленно зашагал к двери. За ужином он словно погрузился в себя, в разговоре не участвовал, разве что изредка бросал реплику, но каждый раз невпопад. Он постоянно потел, а когда поднес к губам бокал яблочного сидра, рука его дрожала. После еды дети стали играть, сперва просто бегали туда-сюда, а потом придумали новую игру: выкрикивали папино имя, подбегали к нему, дотрагивались и смеялись. Папа не реагировал, лишь едва заметно вздрагивал и смотрел на них. Эрлинг велел им прекратить. Все время, пока мы там находились, в ушах у меня звучало его имя, которое издевательски выкрикивали дети.

Этот человек когда-то обладал силой и харизмой короля.

От него ничего не осталось.

Ко мне он повернулся, лишь когда все закончилось. Только тогда он сказал, что я отлично выгляжу. Впрочем, мне было двадцать восемь, а не восемь, я в этом больше не нуждался, и в нем я тоже больше не нуждался.

Домой мы вернулись на двух маленьких машинах, в одной – Эрлинг с семьей и бабушка, а во второй, на заднем сиденье, – мы с папой. Я торопился на самолет, сумка с вещами ждала меня в коридоре. Папа остановился перед дверью и принялся подбирать ключ. В конце концов нашел нужный и отпер дверь. Сигнализация запищала. Папа уставился на нее.

– Надо ввести код, – подсказал я.

– Да, – проговорил он, – но я его не помню.

– Мне только сумку забрать, – сказал я, – она у самой двери. Как думаешь, ничего, если я войду и возьму ее?

– Давай, – согласился папа.

Я сунулся внутрь. Сигнализация разразилась резким, пронзительным воем. Я схватил сумку и выскочил наружу, уверенный, что папа устроит мне нагоняй, но он лишь недоуменно посмотрел на ящичек с кнопками и принялся нажимать на них. К дому уже спешила бабушка.

– Ты опять сигнализацию не выключил! – кричала она. – Сколько тебе раз повторять, чтобы ты код набирал, когда входишь!

Она прошла мимо и набрала несколько цифр.

– Я его забыл, – сказал отец.

– Но он же такой простой! – воскликнула бабушка. – Ты стал совсем несносный! Ничего сам не можешь!

Она глянула на папу свирепыми глазами, а тот опустил руки и уставился в землю.

* * *

В Бергене я продолжал работать над романом. В середине мая, когда у меня было страниц триста, я отправил их Гейру Гулликсену. Он попросил меня приехать, чтобы мы как следует все обсудили, я поехал в Осло, где остановился у Эспена, а когда пришел к Гулликсену, моя рукопись лежала у него на столе.

Он говорил о моем романе минут десять, а затем спросил:

– Хочешь, договор подпишем? Можно прямо сейчас. Или подождешь, пока не закончишь? Если чуть поторопиться, издадим к концу осени.

– Издадите? – переспросил я.

Такого я и вообразить себе не мог.

– Ну да, – сказал он, – ты же почти закончил. Если тебя, когда ты выйдешь отсюда, переедет трамвай, у нас все равно будет что издать. – Он рассмеялся.

* * *

Я вышел в белый весенний свет и будто в трансе зашагал в толпе прохожих. Услышанное заполнило меня целиком; все окружающее будто отодвинулось куда-то далеко. Мимо продребезжал трамвай, полный мужчина вылез из такси, по улице один за другим проехали два автобуса. Мне не верилось, что это правда, и я повторял себе снова и снова. Меня издадут. Мой роман приняли. Я писатель. Меня так распирала радость, что я споткнулся. Меня издадут. Мой роман одобрили. Я писатель.

Я позвонил в дверь, Эспен открыл и побрел к себе в комнату, явно занятый собственными мыслями. Я взял телефон и позвонил Тонье. Ее, разумеется, не оказалось дома. Тогда я позвонил на работу Ингве. Сказал, что мой роман приняли.

– А, ну, хорошо, – ответил он. Равнодушия в его голосе я не понимал.

– Разве не потрясающе? – спросил я.

– Ну да, – сказал он, – но ты же знал, что так будет? В смысле ты ведь уже давно общаешься с издательствами.

– Откуда? Я думал, этого не будет никогда.

– Ясно, – сказал он. – Что там в Осло еще новенького?

Попрощавшись с Ингве, я дождался, пока Эспен освободится, и рассказал обо всем и ему тоже. Но и от него особого восторга не дождался.

– Я слышал, ты по телефону говорил, – сказал он, – поздравляю.

Ему-то не в новинку, подумал я. У него все знакомые – писатели.

– Ты вообще предполагал, что меня когда-нибудь издадут? – спросил я.

– Ну да. Но думал, что не беллетристику. Скорее сборник эссе или что-нибудь наподобие.

* * *