Надо отдать должное — когда надо, Эрин умеет быть паинькой. Больше не рвётся улизнуть на свидание при первой же возможности и даже не заикается о перерывах. Штейнбреннер завалил её документами из эвакуированного госпиталя. Нам же нужно знать, насколько хорошо русские снабжаются лекарствами. Так что девчонка теперь работает, не поднимая головы. Не знаю как ей удавалось притворяться восторженным мальчишкой, мечтающим о военной славе. Я всё чаще вижу в её глазах холодную расчетливость и чуть ли не осуждение. Хотя она старается это скрывать. Не хотелось бы конечно обвинять её в нелояльности к режиму фюрера, хотя это бы решило многие проблемы, но неуютные подозрения всё чаще приходят на ум. Особенно, когда она вижу с какой неприязнью она смотрит на кого-то из нас. В данном случае на штурмбаннфюрера. Я не должен мешать работу и личное отношение, и вряд ли, конечно, она действительно в чём-то замешана, но…
— Напиши по-русски «Ершово», «Звенигород».
Чёрт, ну и названия, язык же можно сломать. И охота было Фридхельму учить русский. Нет, в свете войны это полезное решение, но он же изначально собирался учить для того, чтобы, видите ли, читать русских классиков в оригинале.
Девчонка молча протягивает мне тетрадный листок и смотрит при этом как на последнего идиота. Я и чувствую себя таковым — даже не понимая русского видно, что аккуратно выведенные буквы совсем не похожи на небрежно начёрканные на листке, который я нашёл.
— Что-то ещё, герр лейтенант? — спрашивает она, и я в который раз поражаюсь, как в ней уживается эта вежливая почтительность и безрассудство, толкающее на дерзости, за которые по хорошему давно пора наказать.