Моя чужая новая жизнь

Раздался полный боли крик, усиленный эхом от каменных стен церкви. Солдатам надоело забавляться, гоняя свою жертву, и кто-то из них направил огнемёт точно в цель. Женщина вспыхнула словно факел и закричала сорванным от нечеловеческой боли голосом. Я отвёл глаза и едва не выругался. Так и знал, что эта полоумная выкинет что-то подобное. Она думает, ей сойдёт с рук, если сейчас милосердно застрелит русскую? Что-то мне подсказывает Штейнбреннер не оставит без внимания подобную сердобольность во второй раз. А если командир СС что-то захочет раскопать, он обязательно найдёт тёмные пятна в биографии. Даже у меня если разобраться они есть — хотя бы та же дружба с Виктором. Мелькнула мысль: «А пусть делает, что задумала». Если за ней в один прекрасный день явится гестапо, и она бесследно исчезнет с горизонта, мне больше не придётся волноваться за их роман с Фридхельмом. Но как я себя при этом буду чувствовать, зная, что по сути она права? Я взрослый мужчина, стою сейчас, не рискуя вмешаться, а девчонка хоть и испортит себе жизнь, но при этом останется человеком. Русской уже не помочь, но я могу не дать Эрин совершить ошибку. Оглушительная пулемётная очередь взорвалась одновременно с моим движением. Я быстро притянул её к себе, перехватывая пальцы на застёжке ольстры. Вот же дура, она ведь уже вытащила пистолет!

— Что такое? — заинтересованно покосился на нас Штейнбреннер.

— Такое зрелище явно не для молоденькой девушки, — не скрывая недовольного тона, ответил я, одновременно заталкивая её пистолет обратно. — Как бы в обморок не упала.

— Как видите, всё закончилось, — он кивнул на обгоревший труп русской. — Можете расходиться.

Русскую застрелил молоденький парень, у которого судя по виду чуть ли не истерика. Его товарищи добродушно посмеивались, что у него слабые нервы, мол такое развлечение чуть не испортил.

— Пусти, — с неожиданной силой для девицы в полуобморочном состоянии, Эрин отпихнула меня и рванулась к ближайшей стене. Несколько минут её выворачивало, что немудрено. В воздухе стоял густой дым и жуткий запах горелой плоти. Смотрю, девчонке совсем плохо — практически обнимается со стенкой в попытке не свалиться в снег. Снова чувствую, несмотря на нашу личную «войну», жалость.

— Пойдём, я отведу тебя в машину, — протягиваю руку, но она упрямо уворачивается, процедив:

— Не трогай…

Да и чёрт с тобой, хочешь упасть лицом в сугроб — на здоровье!

— Эрин, тебе плохо? — о, уже набежали сочувствующие.

Кох её чуть ли не на руки подхватил, она и слова против не сказала, а на меня смотрит как на чудовище. Как будто я в состоянии был прекратить эту казнь или это я отдал такой чудовищный приказ.

— Проводите её в машину, — сказал я Касперу.

Пусть сидит там, пока я обговорю завтрашнюю вылазку с Штейнбреннером. Нужно поделить территорию и желательно так, чтобы каждый занимался своим делом. У меня нет ни малейшего желания больше принимать участия в подобных «развлечениях». Я стараюсь держать своих парней в рамках, которых придерживаюсь и сам. Ничего хорошего в том нет, что они сейчас видят такую вседозволенность.

Я настороженно посматривал на Эрин, ожидая очередной истерики, но девчонка сжалась в комок, не обращая на меня внимания.

— Ты понимаешь, что бы с тобой было, если бы ты в неё выстрелила? — не выдержав, спрашиваю, но она даже не поворачивает головы. — Тебе нужно держаться как можно незаметнее, учитывая, что у тебя русское происхождение.

По прежнему молчит. Зачем я вообще трачу своё время на бесполезные нотации? Теперь она ещё и смотрит на меня всё с тем же осуждающим презрением.

— Что я мог сделать? Оспаривать решения штурмбаннфюрера? Ты знаешь, я никогда не отдавал подобных приказов! Я не собираюсь рисковать своим положением ради какой-то русской бабы и тебе не советую.

— А тот солдат не побоялся выстрелить, — медленно говорит, продолжая смотреть всё тем же взглядом.

— У того солдата своя голова на плечах должна быть. В конце концов, Штейнбреннер его командир пусть сами разбираются. Моё положение сейчас и так висит на волоске… — чёрт, зачем я ей всё это объясняю. — Я вообще не обязан перед тобой оправдываться!

— Передо мной и правда не стоит, — снова мелькает ощущение, что я говорю сейчас не со вчерашней школьницей, а с равным мне по возрасту и опыту противником. — А вот интересно, ты себя сможешь простить потом, когда кончится война? Ведь память не сотрёшь.

— Замолчи!

С трудом сдерживаю желание придушить эту мерзавку. Да только от этого её слова ложью не станут. Вот как у неё получается каждый раз вытащить на поверхность то, в чём я порой не могу признаться даже перед самим собой?

— Я больше не стану ничего тебе говорить и прикрывать тоже. Делай, что хочешь, посмотрим куда это тебя приведёт.

Она довольно долго молчит, и постепенно все эмоции в её глазах словно выцветают, оставляя лишь пустоту.

— Можете успокоиться, герр лейтенант, я больше не доставлю вам неудобств. Как только мы присоединимся к роте герра Файгля, я поговорю с ним. Попрошу его перевести меня куда-нибудь в канцелярию подальше от фронта.