— Я уладил ваши… разногласия со Шнайдером, но и ты впредь не молчи, если кто-то из солдат позволит себе недопустимые вольности.
Окей, в следующий раз буду сразу орать дурным голосом: «Помогите, насилуют!»
— И ещё, Эрин, я надеюсь, всё, что вчера было, останется между нами, — ну надо же, даже вспомнил как меня зовут. — Я сам буду разбираться, если возникнет такая необходимость. Ты же понимаешь, мне не нужны драки на почве ревности.
Вон оно что. Видимо считает, что отхватил тогда от братика по моей милости, и сейчас тоже всполошился из-за него. Но тут я с ним была согласна. Толку от того, что я нажалуюсь Фридхельму? Ну, кинется он на Шнайдера в пустой след, а потом эта злопамятная скотина будет ему мстить.
— Ладно.
Вилли просканировал меня недоверчивым взглядом. Что? Ожидал, что я буду вести себя как истеричная малолетка? Конечно, раньше, если бы вдруг возникла похожая ситуация, я без колебаний бы устроила бойфренду шикарную истерику — мол ты же мужик, разберись. Чего уж, оглянувшись в прошлое, я смело могу назвать себя эгоисткой. Не совсем конечно полной стервозиной, но мои интересы всегда были на первом месте. Но с Фридхельмом с самого начала шло всё не так. Откуда что взялось — эта бережная нежность, желание защитить. Хотя это совсем не моя тема. Мое исчезновение и так причинит боль, так что ещё больше усложнять ему жизнь, чтобы потешить оскорбленное самолюбие, я точно не буду.
* * *
Можно сколько угодно смотреть и читать о войне, но самые жуткие вещи всегда остаются за кадром. Даже несмотря на то, что я знала, на что способны немцы, оказалось абсолютно не готова воочию увидеть по-настоящему жуткие казни. Тот день поначалу не отличался от остальных. Винтер потащил меня в соседнее село провести профилактическую беседу с населением. Я заподозрила неладное ещё когда заметила знакомую эсэсманскую форму. Интересно, о чём это Вильгельм шушукался с Конрадом.
— Что-то случилось? — невинно спросила я, подловив мальчишку возле машины.
— У нас появились новые данные о партизанах, — как-то напряжённо улыбнулся он. — Местные сами выдают предателей.
Это могло означать только одно — они перехватили кого-то, и даже не хочу представлять, что сейчас делают с этим парнем или девушкой.
Когда мы, не доехав до Ершово, свернули в сторону церкви, я окончательно убедилась, что очередная крипота не за горами. Засунув гордость подальше, я попробовала убедить Винтера, что мне там явно нечего делать. Я готова была отсидеться в машине, идти в деревню пешком, что угодно. Только бы не видеть, как они расстреляют или повесят кого-то из наших. Скорее всего попалась та девушка, к которой бегал Конрад. Хотя возможно я и ошибаюсь, но в любом случае я не хочу смотреть на казнь. Вилли же как всегда упёрся рогом, мол моя работа быть там где прикажут, и одну пешком он меня отпустить не может, и вообще мы якобы ненадолго. Короче нашёл сотни причин, а попросту не захотел со мной возиться. Действительно, с чего бы ему щадить мои чувства? Возможно он и подозревал, что мне не по душе торчать на фронте, но пока не доказано обратное, я преданная Германии и фюреру фройляйн, готовая всегда и везде выполнять свой долг. Отсидеться в машине тоже не вышло. Штейнбреннер лично встретил нас у порога, и качать права, что я никуда не пойду, было бы мягко говоря странно.
Я считала, что достаточно повидала жести с начала войны, но оказалось, что нет. Эту девушку не расстреляли и не повесили. Её просто сожгли заживо. Причём далеко не сразу. Ублюдки хорошенько повеселились. Гоняли её по двору, попеременно паля из огнемётов. Винтер правда сразу предложил её «просто расстрелять», на что штурмбаннфюрер заявил, что это показательное выступление, чтобы местные усвоили урок. Я действительно заметила двух мужчин и женщину из деревни. Они в ужасе смотрели, как несчастная девушка мечется, пытаясь ускользнуть от струй огня. Я отвела глаза, не в силах смотреть на её искажённое страхом лицо. Смысла правда в этом не было ровно никакого или надо было ещё закрывать и уши. Этот дикий крик ещё долго будет звучать у меня в голове:
—