Я снова остро ощутила безысходную тоску. Пусть мы вырастаем и живём своей жизнью, мы всегда знаем, что близкие всё равно рядом. Я в любой момент могла позвонить или приехать к маме. Хотя мы с ней не были близки так, как лучшие подружки, но я любила её. Сейчас я видела насколько глупы были мои старые обиды. В своё время мы отдалились из-за моего максимализма. Я не понимала, как она может продолжать любить отца после того, как он нас бросил. Бесилась всякий раз, когда она начинала суетливо носиться, собираясь его повкуснее накормить, если он приходил. Приходил он, кстати, всегда не просто так — обычно занять денег, разумеется, тут же забыв о долге. Хотя жили мы не так чтобы богато, но не суть. Она как надела в своё время розовые очки так с ними и жила. Не видела, какой он на самом деле мудак, и моя злость однажды перешла в презрение.
—
Да чтоб я когда-нибудь так слепо полюбила? Нет уж, я конечно не железная, но всегда трезво смотрела на вещи. Если что-то не по мне, сроду не терпела. Лучше уходить сразу.
Но какая бы ни была моя семья, отныне они навсегда потеряны для меня. Я почувствовала, как предательски защипало глаза при мысли, что мама уже меня похоронила. Второй вариант был не лучше — получить поехавшую крышей, не узнающую её дочь… Нет, даже не хочу думать об этом.
* * *
В этот день на кухне дежурила не я, но пробраться и заболтать Коха было делом несложным. Толстячок был всегда рад Карлуше, вот только как его спровадить хотя бы на пять минут? Но сегодня мне прямо-таки неприлично везло — Кох завидел в окне свою зазнобу и навострил лыжи:
— Я на пару минут выскочу, ладно? Будь другом, закинь картошку в суп.
Конечно закину, и не только картошку. Я достала их карманов свои «снаряды» и вылила касторочку в супец. Подействует, конечно, не на всех, но так даже лучше. Будет естественнее выглядеть, в отличие от отравления. Любой врач подтвердит небольшое несварение и только. После ужина я быстренько смылась, хотя в принципе можно было особо не шифроваться. Никого не удивить тем, что я обтираюсь у Олеськиного забора.
Я осторожно постучала в окно.
—
—
—
—
—
Она захлопнула окно перед моим носом, а я из гордости не стала упрашивать её ответить, что там дальше по моему вопросу. В конце концов, я бы и безвозмездно помогла своим провернуть подлянку для немчиков.
* * *
Ну, что я могу сказать — ночка действительно выдалась весёлая. Если раньше я ныла про себя, как оно тяжко спать в казарме с кучей мужиков — храп, не первой так сказать свежести воздух, не очень-то умные разговорчики и прочие звуки и запахи, — то это были цветочки. Коллективное расстройство кишечника — вот это я понимаю жесть. Хлопанье дверей, бесконечные перебежки от койки до сортира, который, если что, во дворе и один, паника в коллективном обсуждении, чего это с ними такое. Короче, можно было даже не пытаться спать. Нетронутые остались только я, Кох, Хайе и не помню кто ещё. Ну я то понятно, я ж супчик не ела. Здоровякам нашим касторка, как слону дробина, зато остальные наверное все лопухи окрестные оборвали. Прибежали Вильгельм и Кребс, оценили масштаб катастрофы, и ответственный лейтенант приказал жертвам диареи грузиться в машину.
Ну и правильно, вези их в больничку, пару дней отдохнут, всё меньше проблем для наших будет. Синеглазке тоже не свезло. Хотя это как посмотреть — однозначно диарея получше ожогов будет. Вилли тогда пришлось больше помучиться. И вообще пусть вспомнит, для чего мужику задница нужна, а то устроил тут понимаешь пиздострадания на пустом месте.
Ну всё, вроде страсти улеглись. Может, получится хоть немного поспать. Я честно пыталась, да куда уж. Немцев-то и осталось всего ничего, зато раскудахтались, как куры.
— Неужто нас опять кто-то отравил? — пробасил Хайе. Ага, тебя отравишь, небось и стрихнин бы не взял.
— Я слышал, Кребс беспокоится, что это может быть заразно, — разнылся Каспер, тоже каким-то чудом уцелевший после эпидемии диареи.