Моя чужая новая жизнь

Я уже вообще-то в красках намечтала свою новую жизнь. По идее партизаны должны помочь мне вырваться в Москву — там же моё предполагаемое начальство. Даже если и придётся остаться, я морально была готова и к такому варианту. Какая разница где прозябать? Всё равно этот век без привычных технологий и удобств, а я, несмотря на то, что не умею стрелять, всё же могу быть полезной. Профессия эколога понятное дело в сороковых не востребована, но я же как-никак ещё и химик. Вон, набодяжу им коктейль Молотова. Да из обычной марганцовки можно соорудить пусть и слабенькую, но взрывчатку. Так что разберёмся, лишь бы поверили, что я своя. То, что я тусуюсь уже три месяца среди немцев, не делают же меня предательницей, да? У меня не было однозначного мнения по этому вопросу. Так же, как и по отношению к советской власти. С одной стороны оно и понятно, что в спорных случаях проще расстрелять или отправить в лагерь, чем упустить действительно врага народа, но с другой не хотелось бы попасть под такой вот каток. По фильмам красноармейцы вроде добрые и справедливые, по-любому я на стороне своих русских. Если мне всё же дадут шанс, возможно преодолею свои страхи и действительно пригожусь.

— А ты сюда из самой Москвы что ли приехала? — мы уже подошли к лесу и можно было болтать, не заморачиваясь, что кто-то услышит.

— Ну… Да, — осторожно ответила я. Вряд ли девчонка устроит мне экзамен-ловушку, как наш бдительный лейтенант.

— А этот майор Громов тоже здесь на задании? — вот же болтливая какая, всё ей прям надо.

— Конечно, — как можно дружелюбнее ответила я. — Не знаю правда, где именно. Знаю только, что уже долгое время он не выходит на связь.

Я шла за девчонкой, даже не пытаясь как-то запомнить дорогу обратно. Всё равно бесполезно. Я выросла в краю степей и полей, лес для меня полная экзотика. Эта масса одинаковых деревьев пугала, вызывая что-то вроде клаустрофобии. Вот правда как выходить отсюда одной? Надеюсь, здесь волки беспризорные не бродят? Напрягалась я так, потому что вполне предполагала вариант, что бдительные красноармейцы мне не поверят и отправят обратно.

— Скажи, а как оно было с немцами жить? — опять обернулась Олеся. — Страшно?

— Страшно, не страшно, какая разница, — не выдержав, огрызнулась я. — Ясное дело, будь у меня выбор, я бы не рядилась в пацана и не таскалась среди них с винтовкой.

— Говорят, фрицы неуязвимые, как черти. Гитлер их чем-то поит, и они как заговорённые идут в бой, — хихикнула девчонка. Ага, поит сывороткой бессмертия и выдаёт щиты из вибраниума.

— Черти те, кто стоит у руля и создаёт законы. Те, кто имея в руках власть, безнаказанно пользуется этим. Это касается любого государства. А это просто солдаты. Да, они неправы, они не задумываются над теми приказами, что получили, но они люди. Такие же, как и мы с тобой.

— Странная ты, Арина, — прищурилась Олеся. — Сколько вот говорим с тобой, а в глазах у тебя ни разу ненависть к этим иродам не полыхнула.

— В школе разведки учат владеть своими эмоциями, — тут же нашлась я. — Ты представь, как бы я выглядела с вечно перекошенной мордой? Я бы не смогла продержаться столько.

Олеся прервала меня, шикнув, и снова прислушалась. Я ни хрена, кроме какого-то невнятного шума, не слышала. Но она круто повернула в другую сторону и кивнула мне:

— Идём.

Я молча брела за ней. Нужно было наверное как-то разговорить её, попытаться развеять её сомнения, завоевать доверие, но на меня навалилась свинцом усталость. День был насыщенный, да и ночка, скажем так, дурдомная. Сейчас вон уже светает, и спать меня партизаны наверняка не уложат — замучают вопросами, что да как, кто такая и откуда. Мне бы хоть полчасика перебить сон…

— Почти пришли, — покосилась на меня Олеся. — Ты никак засыпаешь?

— А? Нет конечно, — встрепенулась я. — Так, немного устала, но ничего посплю…