Л а р и с а. Мама ваши эти обещания слушала-слушала, руками своими всю жизнь на ферму и воду, и корма, и навоз, да и то же самое молоко таскала, а теперь у нее руки-то… сохнут. Да, да, дядя Коля, сохнут. Вы про это не знали? Так нешто она пожалуется когда? Куда там! И ни я себе, ни она мне такого будущего, да еще и незамужнего, счастья желать не желаем. Вот так.
Б о б р о в
К у з ь м а. Для кого, может, и доброе, а для меня самое распронесчастное! Утопили мыши кота, да мертвого.
К и с е л е в. Кончилось твое хмельное проживание, Кузя.
К у з ь м а. Не зли меня. Не сгоняй щуку с яиц.
К и с е л е в. Ладно, ладно. Чего звал-то?
К у з ь м а. Как чего? У тебя для чего голова на плечах? Ты соображаешь, в какую боевую обстановку мы с тобой попадаем? Нет? Катерина Максимовна кто такая?
К и с е л е в. Ну, доярка.
К у з ь м а. Доярок в бригаде много. Еще кто?
К и с е л е в. Ну, депутат областного Совета, Герой Труда.
К у з ь м а. Правильно. Ну, а еще?
Жена она моя законная. Жена любимая. И член, можно сказать, правительства. Вот кто. А ей избирателям отвечать на письма надо? Надо. Стало быть… становь ей стол сюда… Да не заваль какую, а самый что ни на есть!..
К и с е л е в. А не даст она мне за тот стол, что я куплю, по шее?
К у з ь м а. Это смотря как преподнести. Соображай. Действуй, Коля, быстренько. Проворней, проворней! Ох-хо-хо!
К и с е л е в. Да полно каркать-то…
К у з ь м а. Погоди. Еще чего скажу… Как мы есть семья областного Совета… то и крышу в сарайчике распорядись шифером покрыть… да эту плитку… как ее… ну, такую, белую… газовую… незаметно так приставь в сенцах.
К и с е л е в. Да где ж я ее возьму, эту газовую плитку?
К у з ь м а. А ты в район, в исполком, сходи. Не дадут — иди пожалуйся на них в райком партии. Что мне, тебя учить, что ли? Да, смотри, чтоб тебе нашу не всучили, ты польскую или, еще лучше, югославскую требуй. Ведь депутатов-то у нас в районе сколь человек, и одна из немногих моя супруга дорогая…
К и с е л е в. И не стыдно тебе, Кузьма?
К у з ь м а. Стыдно знаешь кому?.. А нам положено. Действуй.
Меня еще совестить удумал. Я ль не по совести после войны горб в колхозе ломал? Не я ль всякую рухлядь в бороны да плуги перековывал? А вы мне что? Советы да обещания? Бабу, любимую жинку свою, только в коровнике и видел! Нет, мил друг Николай Иваныч, ныне дураки перевелись задарма холку в кровь сбивать! Ныне всяк о себе да об своем, а я один, как выродок, не усвоил, что эгоисты кругом. Хватит! Да я, может, этого дня всю жизнь ждал. А теперь главное — не теряться. Главное — вовремя все обзавести. А то завтра еще неведомо, изберут ее снова или нет.
К у з ь м а. А тебе, жилец, чего не спится?
Б о б р о в. Да уж пора домой написать. До смены настрочу и по дороге в ящик кину.
Б о б р о в. Что с вами, Кузьма Петрович?
К у з ь м а. А?.. Нет, ничего. Это только глаза заведу — враз какая-нибудь жуть мерещится. Баба из города возвращается. Грех с орех, ядро с ведро. Так-то мне сумеречно.
Б о б р о в. Провинились, видать.
К у з ь м а. Да полно! Невпопад! Верхним концом да вниз. Я фронт во сне вижу. Вот как! Тебя как звать-то?
Б о б р о в. Так вам же бригадир представил, когда на постой привел.
К у з ь м а. В болезни я был, не помню.
Б о б р о в. Это точно. Вы шибко «больной» были.
К у з ь м а. Ты вот что… Анатолий. Ты не болтай моей жинке, что я вчера малость принял… А?