Моя девушка уехала в Барселону, и все, что от нее осталось, – этот дурацкий рассказ

Кстати, будете в тех краях – обязательно загляните в ресторан African Queen в местечке Бульо. Его легко узнать по длинной-длинной очереди. И справа, и слева от него на побережье тоже рестораны. Дорогие и не очень. С удивительным колониальным интерьером или нарочито простецкие. Только почему-то они постоянно полупусты, а сюда всегда очередь. Владельцы «Королевы», семья Мачетте, с удовольствием резервируют столики для всех, не отказывая никому. И никого это не страхует от ожидания в очереди. Только имейте в виду, что зимой ресторан не работает. Зимой Лазурный Берег сам становится пенсионером, как и его жители.

Сегодня им повезло. Младшая из дочерей Мачетте, Луиза, которая заведует рассадкой за столики, нашла самый большой стол на восьмерых.

За ним уместилось как раз восемь теннисистов и еще столько же их спутниц: жен или, как Кошка, любовниц. Кто-то сидел на чьих-то коленях, кто-то стоял, потягивая вино, рядом.

Шум, гам, блюда передаются через головы. По-другому нельзя в этой тесноте управляться с таким количеством тарелок и сковородок.

Тосты, поздравления, планы на будущее. Официант явно раньше работал в цирке.

Но сейчас сквозь эту суету постарайтесь услышать, что прошепчет на ухо Кошке Артур. Сколько раз за жизнь человек слышит предложение руки и сердца? Совсем не часто. Поэтому этот момент особенно важен:

– Выходи за меня замуж, Кошка.

– Ты, когда пьян, умеешь читать мысли, Артур? Я думаю о том же… Это невозможно… Это было бы так здорово. Но… Нет.

– Почему? Никому ведь больше нет дела до нас. Мы одиноки.

– Почти. И у нас ведь уже один раз не получилось.

– Но нам ведь хорошо! И знаешь, еще что? Все эти народные мудрости про «два раза в одну реку не войдешь» – просто ерунда. И вообще, мы сами уже другие. Такие же другие, как другая река. В нас умерли прежние клетки, родились другие, поменялась кровь. В нас вообще все новое! И я люблю тебя.

– Люблю тебя.

Это ведь очень важно, когда один человек говорит «Люблю тебя», важно, чтобы второй ответил так же. Это как пароль и отзыв. Иначе что-то не то. И еще, Артуру иногда кажется, что он просто не всегда ставит знак вопроса в конце этой фразы. Может быть, потому, что осознает, что вот ничего подобного, о чем он читал в книгах или смотрел в прекрасных фильмах о любви, не испытывает? И ему нужно подтверждение своих чувств: «Я люблю тебя, правда?» И в ответ он слышит такое же полное надежды: «Я люблю тебя?» Впрочем, это в теории. Сейчас-то он уверен в своем чувстве.

Еще много вина и анекдотов. Потом шепчет уже Кошка:

– Панда, нам так хорошо вместе. Но, может быть, это потому, что мы редко встречаемся, а? Может быть, мы осточертели бы друг другу уже через полгода? Я сама не верю в то, что говорю… Но это потому, что мне прекрасно с тобой. И страшно оттого, что мы делаем, быть может, что-то неправильное. Что радость – это не сейчас, а вообще.

– То! Это – то! Прислушайся. Раньше я думал: что такое блаженство? – сейчас Артур предпочитает шепоту крик. Думает, что так убедительнее: – О чем говорят все эти священники, гуру, учителя? Что это за небеса такие, к которым они все так стремятся? Блаженство – это же, насколько я понимаю, самый большой кайф! Бесконечный. Небесный. Необъяснимый. Нирвана. А если это так, то в чем тогда проблема? В этом есть что-то странное: люди уходят в аскезу, чтобы достичь просветления, отказываются от малых удовольствий, чтобы получить большие? От малого кайфа, чтобы поиметь больший. И что? Почему нужно отказывать себе в глотке нектара, чтобы потом выпить цистерну? А разве не лучше прочувствовать эту великую радость в малой? Но только именно сейчас, Кошка?

Открыта очередная бутылка вина. Арсений, тот самый теннисист, что залепил Артуру мячом в переносицу, свернул им сигаретку. Они вышли покурить на набережную.

Все вокруг едят. Посетители ресторанов. Таксист в машине уплетает багет. На некоторых яхтах молча ужинают хозяева. Чайки что-то клюют в кустах.

– Вон тот лысый, посмотри, вон за тем столом с улитками. Это, по-моему, какой-то знаменитый модельер, да?

– Какие у него грустные глаза.

– А у нас ведь нет, правда? Ну, подумай сама: разве мы не счастливы? Помнишь, в Стамбуле мы приклеили усы, натерлись бронзовой пылью и играли в веселых турков? Продавали кувшины?

– Помню, конечно. А в Риге купили полицейскую форму и арестовывали датских и финских хоккейных болельщиков.

– А потом целовались у памятника. И люди фотографировали похотливых копов.

– А дома? Как я пришла делать эпиляцию в салон к твоей жене? Помнишь?

– Кхм. Ну да. Она мне потом рассказывала, как ее доставала набитая дура-клиентка.

– А ведь мы с тобой и есть дураки, Панда.

– Да. Счастливые дураки. Выходи за меня. Будь со мной, родная.

– Родной.

А потом звезды на небе водили хороводы, потому что вина было уже чересчур. Арсений все скручивал сигареты, а грустноглазый модельер подмигивал Артуру. Еще было ночное купание и танцы на столах в баре гостиницы, куда все пошли согреться. Кошка отделилась от их компании и целый час о чем-то разговаривала с двумя пожилыми немцами, попивавшими, конечно же, пиво за соседним столиком.