Я увидела грустного ребенка, одиноко и потерянно сидящего на широком лугу.
– Это мама?
Я не помнила, когда в последний раз ее так называла. Жан и Дора кивнули.
– Она тогда не говорила ни слова, хотя я читал ей вслух дни и ночи напролет.
– Моя мать не разговаривала?
– Нет. Меня это не особенно волновало, рано или поздно все начинают болтать, но для ее мамы, твоей бабушки Изы, это было почти невыносимо. Она абсурдным образом принимала это на свой счет.
У меня заколотилось сердце. «Она не рассказывала, – пронеслось у меня в голове, – как и ты».
– Вот, – пролистнул он дальше, – рядом с Мюзамом это твоя бабушка.
– Изали?
– Вы называете ее Изали? – Я кивнула. – Думаю, это начал Спутник, он постоянно говорит бабушка Ииииизали. Ей это совсем не нравится.
– Он уже прекрасно понимает, что нравится или не нравится людям, – сказала Дора. Это прозвучало не злобно, но критический подтекст меня удивил и обрадовал. Дома, особенно при отце, без нервотрепки бы не обошлось.
– Вы познакомились там?
– Да. – Он секунду помолчал, а потом с озорной улыбкой добавил: – Она открыла для меня сладость женской любви. – И взял Дору за руку.
– Мама никогда не рассказывала.
– Обо мне часто умалчивали.
– Нет, нет… – хотела перебить я, но он лишь отмахнулся.
– Так было тогда, если человек испытывал влечение к своему полу, особенное в моей гуманистической образованной семье. При этом отец и брат глазом не моргнув цитировали древних греков.
Он снова усмехнулся.
Я сгорала от любопытства, но не отважилась расспрашивать дальше.
– Твоей матери не всегда было легко жить одной с таким отцом. И мне, кстати, тоже.
– Она никогда не говорила.
– Знаю. Она всегда была храброй. Храбрая девочка. Надеюсь, тебе такой быть не придется.
Я взглянула на него, словно меня поймали с поличным. Что он за человек? В его глазах сиял целый мир. Я воспрянула духом.
– А что говорила Иза?
– Однажды она сбежала. Но на меня не злилась, мы до сих пор переписываемся.
– В смысле злилась из-за…
– Парня, – рассмеялась Дора, и Жан к ней присоединился.
– Вот как…
Я тоже начала смеяться, сначала неуверенно, а потом все громче. Я смеялась, и смеялась, и смеялась, и впервые за несколько недель почувствовала себя свободно.
– Я тоже. – Она погладила его по почти не поредевшим волосам.
Должно быть, я выглядела очень удивленной, потому что она с ухмылкой добавила:
– Сколько волка ни корми…
– А почему вы там жили?
Он молча посмотрел на меня, словно у него перед глазами пронеслась вся жизнь.
– Мы хотели жить иначе, чем родители. Лучше. Считали, такая у нас задача.
Дора снова взяла его за руку – на этот раз словно он был ее ребенком.
– И считаем до сих пор.
– Да, – он кивнул. – Считаем до сих пор.
Полуночный час
Я ожидала увидеть кого-то помоложе, и, очевидно, он это заметил.
– Пока вы не нашли никого получше, я продолжу. Не волнуйтесь, я все еще знаю, что делать.
Он неожиданно крепко взял меня за руку и повел в кабинет. Прямо как отец, подумала я. Уже в момент приветствия понимает, в чем моя проблема.
– Что вас беспокоит?
Его резкий голос странно контрастировал с веселым, отеческим тоном. Как у генерала, однажды решившего сменить форму на рясу, подумала я, усаживаясь в кресло. Он уже щупал мой пульс.
– Почему вы так взволнованы, дитя мое?
Его доверительность меня смущала.
– Ой, простите, молодежь сейчас такая чувствительная. Спишите это на мой возраст, наверное, я неисправим. Как вас зовут, барышня?
– Ада.
Он вопросительно на меня посмотрел.
– А дальше?
– Ноль.
Не знаю, почему я выбрала девичью фамилию матери, просто решила, так будет лучше – своего рода псевдоним. Инкогнито.
– Верно, вас записал дед, старый анархист. – Он зло улыбнулся.
– Мой дедушка коммунист, – быстро сказала я. Не хотелось, чтобы из-за меня у него возникли еще и проблемы с партией.
– Все в порядке, в порядке. Каждому – свое.
Мне внезапно захотелось поскорее уйти, но он крепко удерживал меня взглядом. Я поняла: этот человек не потерпит возражений и он тщеславен.
– Вы ведь не из Веймара, госпожа Ноль, я прав?
Я ответила отрицательно.
– Вы вообще не отсюда, верно?
Я снова покачала головой.
– Берлин?
Я кивнула.
– Почти не слышно, но легкий акцент есть.
Он был собой доволен.
– И вы проделали столь долгий путь, чтобы узнать у старого Дибука насчет беременности, верно?
Я посмотрела ему в глаза. Ответа не требовалось – он заключался в вопросе.
– Пожалуйста, раздевайтесь.
Он указал на мой живот. Затем натянул пару перчаток. Я постепенно привыкла к его командному тону, он был приятнее первоначальной монашеской болтовни.
– Почему вы думаете, что беременны?
Да, почему я так думала? Я точно не знала.
– Мой… Мой друг сказал…
– Вот как? Он беспокоится о вас или думает о собственном будущем?
Я не знала и молчала.
– Когда была последняя менструация?
Во мне зашевелился страх.
– Ваш цикл надежен, как наша плановая экономика?
Я не понимала, о чем он.
– Они приходят каждый месяц в одно и то же время или расписание непостоянно?
Я молчала, как парализованная.
– Усталость, перепады настроения, тошнота?
Я осторожно кивнула.