Моя дорогая Ада

– Ты беременна?

Я удивленно подняла голову. Рвота моментально прекратилась. Истерика тоже. Почему я должна быть беременна? Беременна моя мать, но не я. Я осторожно выпрямилась, чтобы на него посмотреть. Говорить я не могла. Хотела, но не выходило ни единого звука. Я увидела, как за спиной у Хаджо выглядывает из-за угла его младший брат. Потом услышала, как в замок входной двери мягко погрузился ключ. Женщина неопределенного возраста, нагруженная сумками и пакетами, словно мул, влетела в коридор неправдоподобно быстро, как в мультфильме, пока Хаджо медленно опустился рядом со мной. Из-за угла выскочил его младший брат и торжествующе объявил звучным, как у дервиша, голосом:

– Это Ада, новая подруга Хаджо, и она береееменнааа.

Я смогла лишь слить воду в унитазе.

Филемон и Бавкида

В воздухе стоял металлический запах, привкус шоколада, смесь иссякающей сладости с остатками из железа и бумаги. Коробка передо мной была пуста. А вдруг я действительно беременна? Невозможно. Я не могла носить в себе ребенка одновременно с собственной матерью. Она теперь целыми днями сидела в гостиной, просматривая медицинские журналы отца. Прежде чем перелистнуть страницу, она высовывала язык, словно змея, чтобы смочить большой и указательный пальцы, и издавала небольшой резкий вздох, словно прощаясь с исчезающими страницами, – а я тем временем беспокойно бродила по комнате. Что теперь делать? К кому обратиться?

Иногда, в самые неподходящие моменты, за обедом или ужином, я начинала глупо хихикать, представляя, как мы с матерью лежим на соседних койках в родильном зале и держимся за руки, а на заднем плане отец обсуждает с гинекологом, кто из нас будет первой. Эта и другие ужасающие картины преследовали меня и во сне. Дни тянулись без особых событий. Я решила поехать на рождественские каникулы в Веймар. Мне хотелось сменить обстановку и повидаться с дедушкой.

Когда я задалась вопросом, к какому врачу обратиться в Берлине, я подумала вот о чем: как избежать глупой случайной встречи с бывшим коллегой или однокурсником моего отца? Откуда мне знать, с кем он учился или работал? Он никогда не рассказывал о жизни сразу после возвращения из русского лагеря, когда мы еще жили в Буэнос-Айресе. Они обходились с воспоминаниями, словно пьяницы с ключами от дома: либо не могли подобрать, либо теряли. Когда поезд подъехал к вокзалу в Веймаре, я по-прежнему крепко сжимала в кармане гостевую визу. Пограничный контроль прошел неприятно – на меня бросали грязные взгляды, а сотрудница народной полиции крайне унизительно обыскивала на предмет наркотиков. Я могла понять родителей. Я ни за какие коврижки не сунулась бы в эту страну, но, не считая полиции, люди на улицах казались сдержаннее, чем на западе. Я оделась как можно проще – темные брюки и темное пальто, – но все равно выделялась из толпы. Во взглядах читалось осторожное любопытство, но в них не было привычного пренебрежения.

– Вот и ты.

В дверях показалось крупное лицо Доры. На первый взгляд она выглядела ужасно, но стоило заглянуть в ее сияющие глаза, и на сердце становилось теплее. Это был мой второй визит, а до этого дедушка приезжал на несколько дней к нам в Берлин. Не знаю, почему она никогда его не сопровождала – возможно, из-за моей матери. Ревность? Вероятно, а может, они просто не могли найти общий язык. Каждая по-своему доминировала. У Доры это проявлялось в низком голосе и резких движениях, в своеобразном ласковом, самодовольном обращении, а моя мать подкрадывалась к человеку с разных сторон и растягивала сеть, в которой было легко запутаться. Открытая сцена против фальшпола. Обе были прирожденными актрисами, Дора в юности играла в театре, прежде чем стать скульптором, а затем писателем, а моей матери пришлось похоронить мечту из-за еврейского происхождения. Это неудовлетворенное желание определяло ее сущность по сей день – актриса, для которой дверь на сцену захлопнулась прямо перед носом.

За кофе с пирожными Дора с Жаном болтали обо всем подряд, по комнате порхали мысли, мечты и воспоминания. Казалось, они близки, но не задевают друг друга, доверяют и играют, но без глупостей, две жизни – каждая сама по себе, но счастливые вместе. Я никогда не видела их отдельно. Когда один умрет, второй последует за ним, чтобы превратиться в дуб и липу, как Филемон и Бавкида.

– И?

Как обычно, вопрос Жана возник, словно из ниоткуда.

– Как узнать, беременна ты или нет?

Даже если вопрос их удивил, они хорошо это скрыли, подумала я, пораженная собственной прямотой.

– Пойти к специалисту, – ответила Дора, будто в этом нет ничего особенного, хотя в наступившей тишине для меня открылся целый мир.

– Хочешь, мы кого-нибудь найдем? – спросил Жан.

Почему все не могло быть так просто? Я проглотила слезы и кивнула. Потом мы сменили тему. После обеда мы пили чай за круглым столом в стиле бидермайер. Жан достал из застекленного книжного шкафа красный альбом, раскрыл его, и мы последовали за ним в мир образов Монте Верита.

– Вот, – тихо усмехнулся он, – маленькая Сала.