Моя душа темнеет

– Согласна, – Лада натужно улыбнулась к удивлению Мехмеда, который никак не ожидал, что она станет это обсуждать. – Позволь мне командовать пограничной группой янычар. Позволь отобрать их лично, по одному. Я возьму только тех мужчин, которые не станут сомневаться в моих приказах и не побоятся последовать за женщиной. Позволь натренировать их так, как, по моему мнению, должна быть натренирована личная стража Мехмеда. Уже дважды я видела, как жизнь Мехмеда оказывалась под угрозой. У меня было бы преимущество, владей я группой, которая и мыслит шире, и действует, выходя за рамки привычных движений янычар. Мы увидим то, чего не увидит никто другой. А если люди будут презирать моих солдат за то, что ими руководит женщина – хорошо, – она указала на мужчин, оттирающих муку от своих коней, – я смогу использовать это себе во благо.

Ильяш прищурился и сник под грузом ее предложения. Ему придется согласиться. Лада этого заслуживала. Она нуждалась в этом. Наконец, когда она уже подумала, что сейчас выхватит саблю и ударит Ильяша по голове, чтобы заставить его говорить, он кивнул.

– Отлично. Можешь владеть янычарами, которых выберешь сама. На отбор у тебя есть столько времени, сколько потребуется. Будешь докладывать мне ежеквартально, но размещай и тренируй своих мужчин так, как считаешь нужным.

Качая головой и не веря до конца в то, на что он только что согласился, Ильяш развернулся и пошел к своим воинам.

– Мне ты так никогда не улыбаешься, – заметил Мехмед, глядя на Ладу.

Она повернулась к нему и прикрыла ладонью рот, который выдал ее, показав, что ее разрывает от счастья. За спиной Мехмеда она заметила толпу зрителей, в том числе несколько хрупких цветов из гарема и стражников-евнухов. Ее ладонь опустилась, забрав с собой и улыбку.

– Ты этого еще ни разу не заслужил, – сказала она.

Он приложил ладонь к сердцу и, шатаясь, отступил назад, как будто его ранили. Затем выпрямился, и его взгляд стал тяжелым от тоски:

– Пойдем в мои комнаты.

Она подошла к нему ближе, чем было уместно, полностью отдавая себе отчет в том, сколько любопытных глаз следит за ними с поля. Включая женщин, которые знали Мехмеда с той стороны, которую ей еще предстояло для себя открыть.

– Мне надо работать.

Она повернулась, подняла руку и приказала своим мужчинам следовать за ней. Николае пошел рядом. – Мы сделали это, – прошептала она и снова улыбнулась.

– Ты сделала это. – Он ткнул локтем в ее закрытый кольчугой бок. – С чего начнем?

– Мне нужны валахи. Только валахи.

Николае поднял брови.

– Почему?

– Если Ильяш спросит, для чего это нужно, скажи – для того, чтобы я могла отдавать команды на языке, непонятном врагу.

– А если я спрошу?

– Потому что я не доверяю людям, которые забывают о том, что они были рождены не для этого.

Николае обернулся и посмотрел на Мехмеда, наблюдавшего за ними. Его голос был легким, как летний бриз, но в нем ощущался привкус дыма от лесного пожара.

– А что с мужчиной, который был рожден для этого?

Лада не оглянулась. Часть ее доверяла Мехмеду больше, чем кому-либо. Часть ее хотела уйти от Николае и встретиться с Мехмедом в его покоях. Сделать его своим любовником и перестать существовать в этом промежуточном состоянии, мучительном для них обоих. Принять легкую жизнь, в которой она будет принадлежать ему.

А другая ее часть хотела его за это зарезать.

– У меня нет ответа, – честно сказала она.

36

Раду сбежал из города.

До дома Кумала было полдня езды, и чем больше Раду удалялся от Эдирне, тем легче ему дышалось. Но он знал, что Кумал был прав, сказав, что уезжать в другое место – не выход. Вернувшись в Эдирне, Раду найдет там все то же самое. Любой покой, какой он здесь обретет, будет мечтой, недолговечной и преходящей.

Но сейчас вокруг были холмистые поля и чистые, аккуратные домики. Здесь было очень легко забыть о том, что Хюма предложила ему невозможное, что ему не нужно придумывать, как убить Халил-пашу, что Лада не разбила в очередной раз его сердце, что Мехмед никогда не будет принадлежать ему так, как хотелось бы.

Но еще больнее было думать о том, что существовал шанс, что однажды Мехмед смог бы ему принадлежать.

Хотя Раду не отправлял предупредительной записки, торопясь поскорее убраться из Эдирне, Кумал ждал его у ворот своего вилайета. Он поприветствовал Раду как брата, расцеловал в обе щеки и повел лошадь, пока Раду шел следом, разминая затекшие ноги.

У Кумала был красивый дом, возведенный вокруг центрального дворика с фонтаном. В то время как в Эдирне все здания соперничали за взгляды прохожих, всячески привлекая к себе внимание, дом Кумала был простым и чистым: деревянные панели на стене, шерстяные ковры на плиточном полу. Лишь в длинной гостиной присутствовало украшение в виде орнамента: под потолком по стене шел золотой арабский шрифт со стихами из Корана.

Настало время молитвы. Кумал расстелил два коврика, и они помолились вместе. После молитвы Раду еще постоял какое-то время на коленях, пытаясь удержать это ощущение.