Моя идеальная

Зная мою девочку, это признание даётся ей ни черта не просто. Хватаю её за руки и тащу на кучу грязных вещей. Романтика так себе, конечно, поэтому поднимаюсь вместе с ней и сажаю на стиралку.

— Я тоже, малыш. — сплавляемся, когда обнимает в ответ, и долго целуемся. — Закончишь со стиркой? А то мне ещё на балконе стёкла мыть. — высекаю с улыбкой, а она вся бледнеет.

— Не надо, Тём, пожалуйста. — дрожит, хватая за футболку. — Ладно, небольшие окна, но лезть на балкон… Даже тебе роста не хватит для этого.

Хотел бы я ещё немного над ней поиздеваться за такие выкрутасы, но вместо этого соглашаюсь оставить в покое окна и заняться обедом, пока Настя заканчивает с сортировкой белья и ставит стирку.

Откуда-то из глубины квартиры доносится шум пылесоса, а потом на такую громкость врубается музыка, что даже его перекрывает. Из колонок льётся какая-то попсовая херотень, которая бесит до трясучки.

Настя появляется на кухне, и я упорно делаю вид, что попса меня даже не раздражает. Миронова пританцовывает и подпевает себе под нос. Изо всех сил стараюсь не смотреть на неё, но ничего не выходит. Зависаю на движениях её тела, на пухлых губах, выталкивающих слова песни, на сияющих глазах, на счастливой улыбке.

— Люблю тебя. — смеётся моя девочка, касаясь своими губами моих и, продолжая плясать, покидает комнату.

И что я делаю? Конечно же иду за ней.

Стопорюсь в дверях и продолжаю палить на неё. Малышка медленно покачивается из стороны в сторону и двигает головой в такт музыке.

— Долго ты ещё там стоять собираешься, Тёма? — смеясь, поворачивается ко мне и протягивает руку. — Потанцуй со мной.

И забив на неприготовленный обед, на гору ненаписанных конспектов, на сопливую попсятину, которая льётся из колонок, обнимаю любимую и кружу её по комнате, пока не остаётся сил. Она не перестаёт смеяться, а я постоянно тяну лыбу, как обдолбанный нарик. Хотя так и есть. Я пьян ей. Она мой алкоголь. Она мой наркотик. Она чистейший, ничем неразбавленный кайф.

Это наше сумасшествие, с которым мы не стараемся бороться. Смех не стихает, даже когда заваливаемся на диван и жадно гладим друг друга. И пусть мы не можем сейчас полноценно заниматься сексом, это не мешает нам срывать друг с друга одежду и ласкать обнажённую кожу руками, губами и языками.

Настя сползает с дивана и принимает в рот член. Едва удаётся отдышаться от сокрушительного оргазма, наваливаюсь на неё сверху и ныряю головой между ног. Теперь пространство заполняют её влажные стоны и рваное дыхание.

— Я так сильно люблю тебя, родная. — сиплю много позже, когда валяемся на полу, закутавшись в покрывало с дивана.

— А знаешь, Тём, мне всё ещё не верится, что мы вместе. Каждый раз засыпаю со страхом, что утром всё это окажется волшебным сном.

Я не говорю о том, что и сам до сих пор не могу поверить, что она здесь. Молчу о том, что разделяю её страхи. Я не произношу того, с чем нам наверняка предстоит столкнуться.

Понимаю же, что бы не говорили её недородители, они так просто не оставят нас в покое. Мой бой ещё не окончен, но я готов продолжать его до последней капли крови. До последнего вдоха. И как бы сложно не было, я выйду из него победителем, потому что мне есть за что бороться.

— Если это сон, малыш, то он будет длиться вечно. — выталкиваю хриплым голосом, сильнее вжимаясь в её тело и целуя в висок. — Потому что я буду в каждом твоём сне.

Пока заканчиваю с обедом из двух блюд, Настя расправляется с доброй частью конспектов. После еды подсаживаюсь к ней и забираю половину.

Полночь уже давно минула, но несмотря на расплывающиеся перед глазами буквы и вязкую усталость, в кровать мы не идём, продолжая упорно выписывать информацию. Тру переносицу и устало прикрываю зудящие от жжения глаза.

Блядь, ну какого хрена у Тохи такой корявый почерк? Курица лапой и то чётче пишет.

Перевожу взгляд на любимую и облизываю внезапно пересохшие губы. Она размашисто гоняет ручкой от края до края листа, подперев другой рукой щёку. Майка сползла, оголяя не только гладкую кожу плеча, но и край груди. Ноги скручены в позе лотоса, отчего шорты облегают между ними так плотно, что для фантазии места не остаётся.

Чёртов бессмертный и неуставаемый член тут же дёргается и упирается бугром в ткань боксеров, которые внезапно становятся на пару размеров меньше.

Малышка коротко качает головой и опускает ресницы. Между губ мелькает кончик языка, и я на хрен срываюсь. Хватаю за талию и паркую у себя на коленях. Физического сопротивления нет, но…

— Тём, давай дописывать уже, а то я скоро прямо тут отключусь. — бубнит девушка и предпринимает попытку занять соседний стул.

Ещё бы я её, блядь, отпустил. Я, конечно же, помню, что нельзя сейчас срываться, но башня летит к херам, забирая с собой все устои. Утыкаюсь носом в шею и жадно вбираю её запах и манящее тепло. Забиваю рецепторы, проскальзывая языком по горлу. Разгораюсь пожаром, ведя вверх от коленки и тормозя в пышущей жаром и влагой промежности. Знаю же, что и она хочет. Пробираюсь пальцами под кромку джинсовой ткани и ощущаю вязкую влагу.

— Хочешь? — бомблю хриплым шёпотом, облизывая ухо.